Джон Чивер - Еще одна житейская история

Тут мне придется пояснить насчет театральной карьеры моей супруги. Несколько лет тому назад группа любителей из числа наших соседей поставила "Святую Иоанну" Шоу. Маргарет играла там главную роль. Я в ту пору - не по прихоти, а по делам - находился в Кливленде и не видел спектакля, но уверен, что это было нечто выдающееся. Пьесу должны были играть дважды, и, когда в конце первого представления занавес опустился, публика встала и устроила овацию. Мне говорили потом, что Маргарет играла блестяще, незабываемо, от нее исходила магнетическая сила, она вся светилась. Вокруг спектакля поднялся такой шум, что нескольким нью-йоркским режиссерам и продюсерам настоятельно порекомендовали приехать на второе представление. И человека два-три согласились. Как я уже сказал выше, меня в это время там не было, но Маргарет рассказала мне. Что произошло. Утро занялось ослепительно яркое и холодное. Она отвезла детей в школу, затем вернулась и решила порепетировать, но из этого ничего не вышло, так как телефон непрерывно звонил. Каждый считал своим долгом сказать, какая в ней обнаружилась великая актриса. Часам к десяти небо стали затягивать тучи и задул северный ветер. В половине одиннадцатого начался снег, а к полудню разыгралась настоящая метель. В час дня школы закрылись и детей отправили по домам. А к четырем часам многие дороги уже не функционировали. Поезда опаздывали или вообще не ходили. Маргарет не смогла вывести машину из гаража, и две мили до театра ей пришлось проделать пешком. Никто из продюсеров или режиссеров, естественно, не сумел приехать, да и актеров явилось меньше половины, так что спектакль был отменен. Решили сыграть спектакль позже, но дофину надо было ехать в Сан-Франциско, театр был запродан другим организациям для других целей, а режиссеры и продюсеры, согласившиеся приехать, по здравом размышлении пришли к выводу, что едва ли стоит отправляться в такую даль. Так Маргарет никогда больше и не сыграла Иоанну. Вполне естественно, что она жалела об этом. Хвалебные отзывы, которыми ей прожужжали все уши, не один месяц звучали потом в ее мозгу. Манящие надежды не осуществились, и, как любой другой на ее месте, она, естественно, была глубоко разочарована.

На другой день я позвонил Грейс Парлапьяно и после работы поехал к ней. Она была бледная и выглядела несчастной. Я сказал, что Буби разговаривал со мной.

- С Энтони так трудно, - сказала она, - и я всерьез подумываю о том, чтобы развестись или по крайней мере разъехаться. Дело в том, что у меня довольно хороший голос, а он, видимо, считает, что я все это придумала ему назло, желая его унизить. Он утверждает, что я женщина избалованная, что мне все мало. Наш дом - единственный в округе, где полы не застелены бобриком, а когда я пригласила человека, чтобы он рассчитал мне стоимость покрытия полов, Энтони вышел из себя. Совершенно перестал собой владеть. Я знаю, что латиняне - люди эмоциональные: все говорили мне об этом еще до нашего брака, - но когда Буби выходит из себя, это просто страшно.

- Буби любит вас, - сказал я.

- У Энтони куча предубеждений, - сказала она. - Я иной раз думаю, что он слишком поздно женился. Например, я предложила вступить в местный клуб. Он мог бы научиться там играть в гольф, а вы знаете, сколько можно решить дел за игрой в гольф. Буби мог бы завязать немало выгодных деловых контактов, вступив в клуб, а он считает, что я говорю глупости. Он не умеет танцевать, а когда я предложила ему взять несколько уроков танцев, он опять сказал, что я говорю глупости. Я не жалуюсь, право же - нет. У меня, к примеру, нет мехового пальто, и я ни разу не требовала его у Буби, а вы прекрасно знаете, что я единственная женщина в округе, у которой нет мехового пальто.

Я неуклюже закончил беседу, так и не сумев внести ясность в сумятицу супружеских отношений моих друзей. Все мои слова были, конечно, ни к чему, и дело не пошло на лад. А о том, как развивались события, я знал от Буби, который каждое утро давал мне в поезде отчет. Он не понимал, что в Америке не принято, чтобы мужчины жаловались на своих жен, - это непонимание было глубоким и мучительным. Однажды утром на вокзале он подошел ко мне и сказал:

- Вы ошибается. Очень ошибается. В тот вечер, когда я сказал вам - она помешался, вы сказал мне - это пустяк. Теперь слушайте! Она покупает рояль, и она нанимает учитель пения. И все мне назло. Теперь вы понимаете, что она помешался?

- Нисколько Грейс не помешалась, - сказал я. - И ничего плохого нет в том, что она любит петь. Вы должны понять, что она хочет сделать карьеру вовсе не вам назло. Почти все женщины в нашей округе мечтают об этом. Маргарет три раза в неделю ездит в Нью-Йорк учиться актерскому мастерству, и я вовсе не считаю ее вредной или сумасшедшей.

- Американские мужчины не имеют характер, - сказал Буби. - Все они коммерсанты и мещане.

Я бы ударил его, если бы он не повернулся и не отошел от меня. Нашей дружбе явно наступил конец, и я почувствовал огромное облегчение, так как мне стали до смерти надоедать его рассказы о помешательстве Грейс, а что-либо изменить в его взглядах или как-то просветить его не представлялось возможным. В течение двух, а то и больше недель он не беспокоил меня, а потом однажды утром снова ко мне подошел. Лицо у него потемнело, нос вытянулся, и в манере держаться появилось что-то явно враждебное.

- Вот теперь вы согласится со мной, - сказал он мне по-английски, когда я расскажет, что она творит. Теперь вы увидит, какой она вредный. Он вздохнул и со свистом выпустил воздух сквозь зубы. - Она хочет давать концерт! - выкрикнул он, повернулся и пошел прочь.

Через несколько дней мы получили приглашение послушать Грейс у Эболинов. Миссис Эболин - это наша провинциальная муза. Благодаря своему брату, романисту У.Х.Тауэрсу, она приобрела знакомых в литературных кругах, а щедротами своего супруга - преуспевающего зубного хирурга довольно большую коллекцию картин. На стенах ее дома можно увидеть Дюфи, Матисса, Пикассо и Брака, но картины, подписанные этими именами, прескверные, а как муза миссис Эболин на редкость ревнива. Любую другую женщину с такими задатками назвали бы у нас в округе вульгарной плагиаторшей. Все картины написаны, конечно же, ею самой, и любой поэт, приезжающий на уик-энд к Эболинам, становится ее поэтом. Она выставит его на всеобщее обозрение, будет просить его почитать и даже разрешит вам пожать ему руку, но если вы попытаетесь сблизиться с ним или станете говорить с ним больше минуты-двух, она тут же встрянет с видом алчной собственницы и таким тоном прервет вас, точно застигла за кражей столового серебра. И вот Грейс, как я подозреваю, стала главным бриллиантом в ее короне. Концерт был назначен на воскресенье во второй половине дня; погода стояла чудесная, но поехал я с большой неохотой. Возможно, это повлияло на мое восприятие, но и все вокруг говорили, что Грейс пела ужасно. Она исполнила около дюжины песен - преимущественно на английском языке, преимущественно допотопных и о любви. Буби отчаянно вздыхал между номерами, и я знал: он считает, что все это Грейс задумала от безграничной своей злости - и складные стулья, и вазы с цветами, и горничные, ожидавшие, когда настанет время подавать чай. По окончании концерта Буби держался любезно - только нос у него стал поистине огромным.