Джон Чивер - Наваждение

- Нет, - сказал Клейтон. - Не люблю я его.

- Это почему же? - спросил Франсис.

- Не одобряю я тут многого, - очень серьезно сказал Клейтон. Танцевальных клубных вечеров, например. В прошлую субботу я заглянул туда к самому концу и вижу: мистер Грэннер заталкивает миссис Майнот в стеклянный шкафчик для призов. Оба были пьяны. Не одобряю я пьянства.

- В субботний вечер простительно, - сказал Франсис.

- И все эти уютные гнездышки отдают липой, - сказал Клейтон. - Забивают люди себе жизнь дребеденью. Я думал над этим, и, по-моему, главная беда тут в том, что у Шейди-Хилла нет будущего. Вся энергия тратится на то, чтобы сохранять Шейди-Хилл в неизменности - ограждать от нежелательных лиц и так далее, - и здешняя концепция будущего сводится к постоянному росту числа электричек и вечеринок. Это, я думаю, нездоровая концепция. Думаю, что людям нельзя без большой мечты о будущем. Людям нельзя без грандиозной мечты.

- Как жаль, что вам приходится бросить колледж, - сказала Джулия.

- Я хотел учиться на богословском факультете, - сказал Клейтон.

- Вы к какой церкви принадлежите? - спросил Франсис.

- Я принадлежу к унитариям, теософам, трансценденталистам, гуманитариям, - сказал Клейтон.

- Кажется, Эмерсон был трансценденталист, - сказала Джулия.

- Я имею в виду английских трансценденталистов, - сказал Клейтон. Американские все - дубы.

- На какую же работу вы рассчитываете? - спросил Франсис.

- Я бы хотел работать в издательстве, - сказал Клейтон, - да только все мне говорят, что ничего не выйдет. А меня как раз это интересует. Я пишу большую стихотворную драму о добре и зле. Дядя Чарли, возможно, устроит меня в банк, служба там будет мне на пользу. Она меня дисциплинирует. Мне придется еще много потрудиться над выработкой характера, отучить себя от жутких привычек. Я слишком много говорю. Надо бы наложить на себя обет молчания. Замолчать на целую неделю, приструнить себя. Я подумывал уединиться в каком-нибудь епископальном монастыре, да только я не верю в догмат троицы.

- А с девушками знакомство водите? - спросил Франсис.

- У меня есть невеста, - сказал Клейтон. - Конечно, при моей молодости и безденежье трудно рассчитывать на то, чтобы к этому относились серьезно, уважали и так далее, но я летом немного заработал на стрижке газонов и купил ей изумруд - искусственный. Мы с Энн Мэрчисон поженимся, как только она окончит школу.

Франсиса передернуло. И точно серым светом, идущим из померкшей души, одело все: Джулию, Клейтона, стулья - и показало во всей их настоящей тусклости. Точно погожий день вдруг заволокся мглой.

- Мы создадим с ней большую семью, - продолжая Клейтон. - У Энн отец горький пьяница, и у меня тоже были в жизни передряги, и мы поэтому хотим иметь много детей. О мистер и миссис Уид, Энн чудесная, и у нас с ней столько общего. У нас одни и те же вкусы. Мы с ней и рождественские открытки в прошлом году, не сговариваясь, одинаковые выбрали, и у нас обоих аллергия к помидорам, и брови у обоих сросшиеся. Ну, спокойной ночи.

Джулия проводила его до дверей. Когда она вернулась, Франсис сказал, что Клейтон лоботряс и ломака и от него дурно пахнет.

- Ты уж чересчур, - сказала Джулия. - Он ведь мальчик еще, надо быть к нему снисходительнее. Ты и в других случаях, я замечаю, становишься невыдержан и нетерпим. Миссис Райтсон пригласила весь Шейди-Хилл к себе на годовщину, а нас не позвала.

- Жаль, жаль.

- А сказать, почему не позвала?

- Скажи.

- Потому что ты ее оскорбил.

- Так ты знаешь, оказывается?

- Мне Джун Мастерсон сказала. Она стояла у тебя за спиной.

Джулия прошла мимо дивана мелкими шажками; Франсис знал, что эти шажки у нее - признак гнева.

- Да, я оскорбил ее, Джулия, и притом намеренно, Не терплю я ее "годовщин" и рад, что она не позовет нас больше.

- А об Элен ты подумал?

- При чем тут Элен.

- Именно миссис Райтсон решает, кого приглашать на балы.

- И Элен, чего доброго, не станут приглашать?

- Да.

- Об этом я не подумал.

- Конечно, где тебе подумать! - воскликнула она, погружая кинжал по рукоять в эту щелку в его броне. - Меня просто бесит глупая твоя бездумность, которая калечит всем жизнь.

- Я еще никому не искалечил жизни.

- В Шейди-Хилле все решает миссис Райтсон, уже сорок лет решает. И в таком обществе, как здешнее, ты смеешь распоясываться, позволять себе наглости, вульгарности и оскорбления.

- Манеры у меня самые светские, - сказал Франсис, пытаясь обратить все в шутку.

- Черт бы побрал твои манеры, Франсис Уид, - бросила Джулия ему в лицо, точно плевок. - Я годами создавала то общественное положение, которое мы здесь занимаем, и я не стану молча смотреть, как ты его разрушаешь. Когда ты поселился здесь, то понимал ведь, что нельзя будет жить пещерным медведем.

- Должен же я выражать свои симпатии и антипатии.

- Антипатии можно скрывать. А не ляпать по-ребячьи, что и когда вздумается. Если не хочешь, чтобы общество сторонилось тебя, как прокаженного. То, что все нас приглашают, не с неба свалилось. То, что у Элен столько подруг и друзей, не с неба свалилось. А понравится тебе субботние вечера проводить в киношке? А понравится тебе все воскресенья торчать в саду, сгребая гнилые листья? А понравится тебе, если твоя дочь будет вечерами сидеть у окна и слушать, как играет музыка на балу, куда ее не пригласили? А понравится тебе...

И тут Франсис совершил поступок, не столь уж, в конце концов, необъяснимый, ибо от слов Джулии вырастала между ними такая мертвяще глухая стена, что он задохнулся, - он ударил ее в лицо. Она пошатнулась, но секундой позже словно успокоилась. Пошла наверх, в спальню. И дверью не хлопнула. Когда через несколько минут Франсис вошел туда, она укладывала чемодан.

- Джулия, прости меня.

- Это уже не имеет значения, - ответила она. Присев на корточки у чемодана, она плакала.

- Да ты куда собралась?

- Не знаю. По расписанию в одиннадцать шестнадцать есть электричка. Поеду в Нью-Йорк.

- Никуда ты не поедешь.

- Оставаться здесь я не могу. Это мне ясно.

- Я прошу прощения за инцидент с миссис Райтсон и за...

- Не в миссис Райтсон дело.

- А в чем же?

- Ты меня не любишь.

- Нет, люблю.

- Нет, не любишь.

- Я люблю тебя, Джулия, и я хочу, чтобы у нас было как раньше, чтобы была нежность, и веселье, и тайна, но в доме у нас так людно теперь.

- Ты меня ненавидишь.

- Нет, Джулия, нет.

- Ты и сам не знаешь глубины своей ненависти. Она, видимо, подсознательная. Ты не понимаешь, как ты ко мне жесток.

- Жесток?

- Этими жестокостями твое подсознание выражает свою ненависть ко мне.

- Какими жестокостями?

- Я терпела их, не жалуясь.

- Назови их.

- Ты не сознаешь, что делаешь.

- Назови же их.

- Твоя одежда.

- То есть?