Лев Мечников - Записки гарибальдийца

– Отправьтесь на вашу батарею, – сказал мне Мильбиц, едва мы встали от стола. – Распорядитесь, чтоб орудия были готовы. Да имейте в виду, что там командует какой-то поручик из бурбонских драгун. Он хороший кавалерист, но в артиллерии, кажется, ничего не смыслит. Я написал, чтобы его сменили, а пока наблюдайте вы за этим; постарайтесь выбрать из команды человек двух-трех знающих, и обязанность ваша не будет тяжела.

Я отправился. Наша артиллерия состояла из двух шестифунтовых пушек, кажется, отливки 32-го года. Лошади и мулы, благодаря распорядительности поручика Бонвино, были в исправности, так что увезти орудия было бы очень легко, но отстаиваться с ними против серьезного нападения, признаюсь, я не видел большой возможности.

Поручика при орудиях не оказалось. Отправились отыскивать в кофейную в Санта-Марии. Через час он явился на гнедом жеребце, который фыркал и храпел, и второпях кажется перепрыгнул через мальчишку часового, который пытался было остановить лихого ездока, так как тот не знал ни пароля, ни лозунга.

– Кому я тут нужен? – спросил он, лениво слезая с лошади и зевая. Я объяснил ему, зачем он был призван.

– Боже мой, вот еще беда! Не говорил ли я этим господам, что я в артиллерии никогда не служил и в пушках ничего не смыслю. Ну, что же я буду делать теперь? Нас атакуют, а я и зарядить пушки не умею. Добро бы еще команда была ловкая и привычная, а то мальчишки какие-то, сами ни о чем понятия не имеют.

Храбрый кавалерист был в совершенном отчаянии. Я несколько успокоил его. Приведя в известность материал и собрав команду, действительно состоявшую из мальчишек, мы соединенными силами зарядили оба орудия, – одно картечью, другое гранатой, – расставили часовых, расставили прислугу и улеглись отдыхать на лаврах, которые на этот раз показались мне довольно жесткими. Успокоившийся поручик долго еще объяснял мне превосходство неаполитанской системы фехтования над французской, но я не дослушал и половины его апологии и заснул сном праведных.

С утра бомбардировка на Сант-Анджело обратилась в непрерывный рев пушек. Наши батареи отвечали довольно деятельно. На левом фланге и в центре всё было по-прежнему спокойно. Часам к 5-ти, после обеда, мой парапет увенчался тремя рядами мешков, и я торжественно отправился рапортовать об окончания своих работ. Когда работники были распущены, деятельный сподвижник мой, Доменико, подошел ко мне, произнес какую-то чувствительную речь и в заключение объявил, что он почитал бы себя вполне счастливым, если бы я дал ему на память записку о его геройских подвигах на пользу народного дела. Желая вполне обязать достойного абруцца, я пригласил его с собой в штаб-квартиру, написал официальную благодарность от имени начальника линии военных действий, и попросил Мильбица подписать ее и приказать приложить надлежащие печати. Дон Доменико обрадовался как ребенок, когда я вручил ему наконец вожделенный лист и тотчас же отправился показать его своему верному наперснику дону Карло, которому с тех пор уже ни разу не позволял садиться за стол вместе с собою.

Едва повечерело, мне отдано было приказание отправиться в домик, занимаемый французской ротой, передать ее командиру некоторые распоряжения. Затем предстояло съездить еще раз на рекогносцировку, и наконец являлась возможность провести несколько дней в покое. Но рок судил иначе.

Я весело галопировал по скользкой мостовой, направляясь к аванпостам и лаская мечту о сладком сне на постели, которой не видал уже более десяти дней.

Cascina della Paglia , двухэтажный дом, в котором помещалась французская компания, отстоял шагов на двести от арки, несколько вправо от большой дороги, среди местности, усеянной каштанами и фруктовыми деревьями. Он был правильно ретранширован и обнесен рвом с небольшим парапетом. У входа меня окликнули и впустили по исполнении всех формальностей. Это меня удивило немало. Обыкновенно часовыми у нас стояли мальчишки, не знавшие никаких правил службы; они, едва окликнув, пропускали всех и каждого, или уже просто никого не пропускали, а чуть замечали несколько галунов на шапке у проходящего, то вместо всякого оклика или спроса, довольно отчетливо метали артикул. Но тут заметна была более строгая дисциплина.

В довольно большой, тускло освещенной лучернами комнате, за столом, сидело человек до двадцати солдат и офицеров. Они курили и пили и очень весело и шумно разговаривали между собою. Среди всеобщего движения, мальчик лет шестнадцати невозмутимо сидел на одном конце стола, болтал ногами и вслух по складам читал оборванный листок вероятно прошлогоднего неаполитанского журнала, выговаривая по-французски итальянские слова.

Меня приняли с таким радушием, что едва-едва, выпив стакана по три пуншу и коньяку и еще чего-то, я успел передать капитану сообщенные мне распоряжения. Пока там распоряжались о назначении пешего патруля, я вышел, чтобы взять свою лошадь, оставленную мною на батарее под аркою, и присоединиться к конному разъезду капитана Б***. Командир Погам проводил меня до дверей.

– Знаете ли, – сказал он мне, – сегодня там за проселком один из моих зуавов наткнулся на бурбонских стрелков. Они, кажется, отдельными партиями перебираются по сю сторону Вольтурно. Место здесь очень удобное для сюрпризов всякого рода.

Я нагнал капитана Б*** у самой передовой баррикады и передал ему слова Погама. Мы долго блуждали по всем местам, где только могла пройти лошадь; прокрадывались под самые неприятельские аванпосты; Б*** обшарил все кусты на берегах Вольтурно. Заметно было особенное движение, по нас несколько раз стреляли, но по обыкновению не попадали. До стычек дело не доходило ни разу. Ночь была темная, подробно ничего нельзя было узнать, но по всему можно было заметить, что готовилось нападение. Во втором часу ночи мы отправились восвояси. Б*** с большею частью людей шел по шоссе. Поручик граф Малакари [104] Граф Алессандро Малакари-Мистури – гарибальдиец, позднее офицер корпуса берсальеров и депутат парламента объединенной Италии. и я вели остальных, пробираясь целиною около дороги. Уже в виду арки, нам с шоссе закричали остановиться и построить солдат в батальный порядок.

Несколько минут стояли мы, усердно прислушиваясь и, насколько позволяла темнота ночи, следили за движениями шедших по шоссе. Вдруг выстрелы, шум, крик, и какие-то тени быстро задвигались по дороге. «По нашим стреляют! Вперед!»

Мы поскакали и стали карабкаться по крутому подъему дороги. Линия была разорвана, и всяк лез сам по себе. В это время, с дороги, прямо на нас, в беспорядке побежали солдаты. Их застали врасплох, и они старались скрыться между деревьями. Гусары били саблями пробегавших подле них и спешили выбраться на шоссе, чтобы соединиться с капитаном. О преследовании не думали, а бежавшие не защищались. Я был уже на половине возвышения, как вдруг какая-то фигура, неизвестно откуда взявшаяся, повисла у меня на поводьях.