Лев Мечников - Записки гарибальдийца

Ветер был попутный; судно шло на всех парусах, и пароход уже не тащил его, но едва убегал, вздымая пену…

Было почти темно, когда мы бросили якорь. Явился офицер в красной рубахе и морской фуражке, с приказанием немедленно отправляться в город. Лучше этого мы и не желали. Несмотря на то, что приказание выполнялось со всевозможною скоростью, мы только ночью успели выбраться. Солдат тотчас же отправили в казарму у Quattro Venti [44] «Четыре ветра», однако, возможно, автор имел ввиду Quattro Саnti, «Четыре угла», популярный перекресток в центральной части Палермо. ; фрунтовых офицеров поместили тут же. Остальным должны были дать частные квартиры. Пока хлопотали, кто о вещах, кто о другом, я спокойно уселся на тумбочку у ворот, благодаря тому, что мой маленький ordinanza во время суматохи растерял все мои вещи. Стоявшие возле меня офицеры, исправлявшие должность плац-адъютантов, тотчас же приступили ко мне с вопросами обо всем случившемся с нами в Ливорно. Они, как казалось, не очень сочувствовали нашему предприятию. Всё это были прежние офицеры бурбонской армии, перешедшие на службу нового правительства. Впрочем, скоро они переменили тон и стали относиться ко мне со всей неаполитанской добротой и простодушием. От них я узнал, что первая половина нашей экспедиции, прибывшая тремя днями прежде нас и только что отправившаяся, была принята продиктатором очень дурно; солдатам запрещено было выходить из казарм, так что полковник Никотера тотчас же вышел в отставку, и с ним большое число офицеров; что после этого остальных перевели в лучшую казарму и позволили им проводить день в городе и в окрестностях, с тем чтоб они к вечерней перекличке возвращались.

Подошел немолодой офицер, маленького роста и полный. Впотьмах нельзя было разглядеть ни лица его, ни платья. Мы, собеседники, по военному поклонились ему; один из них шепнул мне, что это комендант Палермо, полковник Ч***, друг Гарибальди. Другой представил меня ему как члена вновь пришедшей экспедиции. Комендант спросил у меня, сколько человек в нашей партии и еще что-то, касающееся того же. Я спросил его, что намерены делать с нами, и долго ли мы будем оставаться в Палермо.

– А не знаю, – сказал он, – мы уже уведомили о вашем прибытии диктатора, но мы не знали, что вас так много. Впрочем ему это будет приятный сюрприз; в настоящее время ему люди нужны. В ожидании его распоряжения, вы пробудете здесь. Товарищи ваши, отправившиеся сегодня вечером, сами не знали, куда их везли… Да вы ломбардец? – спросил он вдруг совершенно неожиданно.

Я отвечал отрицательно.

– И не венецианец?

– Нет, даже не итальянец, – сказал я, чтоб избавить бедного старика от труда пересчитывать все провинции Италии.

– Так вы венгерец, – заметил он уже вовсе не вопросительно.

– И то нет. Я славянин.

Если б я сказал, что я троглодит, это бы меньше удивило коменданта. Глаза его блестели в темноте и обегали меня с ног до головы.

– Да, великая и эта нация, – прибавил он после нескольких минут молчания.

– Вот тебе квартирный билет, да пойдем ужинать, – сказал подошедший ко мне адъютант главного штаба.

Слово ужинать странно прозвучало мне после нескольких дней, проведенных на пище, которую и сам Св. Антоний не почел бы роскошною. Мы уселись в коляску и отправились. Было так темно, что города решительно нельзя было рассмотреть.

– Santo diavolone! [45] Проклятие! (буквально: святой чёртище). – закричал вдруг кучер, остановив свою клячу и слезая с козел, – ведь придется назад ехать.

– А что?

– Да вишь завалили как улицу, проклятые…

– Кто такие?

– Известно кто! Камня на камне не оставили в городе. Сколько домов развалилось совсем! А ведь всё на улицу валится; так где же тут проехать, да еще ночью.

Все это мы скорее угадали, нежели поняли, благодаря особенности сицилийской речи, которую и сами сицилийцы не всегда понимали бы, если бы не примешивали к разговорам выразительную жестикуляцию.

Возвращаться мы не имели желания, а потому вылезли из экипажа и расспросили у кучера, где найти какой-нибудь трактир. Не поняв и половины им сказанного, мы отправились бродить по узким переулкам. Споткнувшись бесконечное число раз, поворачивая по вдохновению то направо, то налево, руководимые инстинктом голодных желудков, мы добрели наконец около полуночи до трактира.

В ярко освещенной зале, за накрытыми столами, сидело человек до тридцати офицеров и солдат, в живописных костюмах; прислуга бегала и суетилась. Мы с трудом нашли место. Предметом общего разговора были последние их подвиги при Милаццо [46] 17–20 июля 1860 г. под Милаццо бурбонские войска были разбиты гарибальдийцами. . Многие носили на себе явные следы этих подвигов. Большинство были ломбардцы, которые перемешивали свои рассказы такими энергическими, и ни к кому не относящимися ругательствами, и так мало уважали Св. Мадонну, что набожные сицилианцы неоднократно скрещивали на груди руки и с ужасом восклицали:

– О Santo diavolone! Se è possibile di bestemmiare così! [47] Святой чёртище! Да как так можно кощунствовать!

Мы были встречены очень дружелюбно. Заговорили опять о наших приключениях в Ливорно. Многие нас оправдывали, сочувствовал мало кто. Все единодушно одобряли нашу решимость.

Выйдя из трактира в первом часу, я не без труда нашел экипаж. Оставалась еще не легкая задача разыскать мою квартиру. К счастью оказалось, что билет мне был выдан к священнику прихода S. Giovanni [48] Приход церкви св. Иоанна Крестителя. , которого извозчик знал лично. Только нужно было забраться на другой конец города, и многие из улиц, по которым лежал путь, были завалены баррикадами и развалинами домов, так что приходилось объезжать. Наконец мы доехали. Я отправился по темной лестнице, указанной мне извозчиком, и принялся изо всей силы стучаться в дверь. После получаса, проведенного в этом приятном занятии, сквозь бешеный лай всех собак околотка, раздался испуганный голос:

– Кто там?

Я спросил padre Cucurullo .

– Да чего от него хотят, от padre Cucurullo?

– Отворите, узнаете. А кричать через дверь не хватить голоса.

– Но кто вы?

– Гарибальдийский офицер.

Затем в полуотворенную дверь просунулась голова, освещенная лучерной [49] Итальянизм: lucerna – светильник, масляная лампа. . Я объяснил причину своего появления и стал извиняться в причиненном беспокойстве.

– Ах, Боже мой! – сказал он, – как же это в самом деле! Вы устали, вам нужно отдохнуть, а у меня всего одна только постель, на которой я сам сплю. Если б еще меня предупредили с вечера. Войдите, войдите пожалуйста, – прибавил он, заметив, что я, озадаченный странным приемом, не трогался с места, – кое-как устроимся. Я ведь к тому говорю, что эти господа в municipio [50] Мэрия. ничего сообразить не хотят. Говорят большой дом, ну и шлют на постой, а во всем доме только и есть одна обитаемая комната».