Питер Тейлор - Вызов в Мемфис

— Мне жаль, дорогой мой, — сказала она. — Знаю, кажется ироничным, что это случилось именно теперь.

Он глубоко вздохнул, но не выдал других эмоций. Она не убирала руку. Наконец он положил поверх вторую руку. И тогда она тоже накрыла ее. Они смотрели друг на друга с сухими глазами и без выражения на лице. Сложив руки, как бейсболисты, решавшие, кто первым выйдет на удар. Я так и ждал, что отец достанет нижнюю руку и положит сверху, но, конечно, он этого не сделал. Суть в том, что никто из нас не плакал — вернее, кажется, никто, кроме Алекса. Именно он тогда встал, подошел к окну и, не оглядываясь на меня, сказал:

— Я бы хотел еще с тобой увидеться, Филип. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. — Он открыл стеклянную дверь, ведущую в порт-кошер, и вышел, ни с кем не прощаясь. Наконец отец произнес самым твердым голосом, что только можно вообразить:

— Что это нашло на Алекса? Он со мной не поздоровался и не попрощался.

Когда Хорас уложил отца в постель, первым делом я задумался, успею ли на самолет в Нью-Йорк этим вечером. Но, разумеется, передумал. Мне постелили в кабинете отца, и я позвонил Алексу, чтобы сказать, во сколько буду готов к отъезду завтра утром. Мы с Бетси и Жозефиной накрыли простой ужин в комнате для завтрака, а отцу подали еду в постель. Но на следующее утро мы уже завтракали вместе, и, хотя ни Бетси, ни Джо сказать было нечего, они обе находились в добром здравии. Я про себя думал: «Что ж, для них-то это всего лишь очередной иннинг [25] Иннинг — это часть бейсбольного матча, в которой команды поочередно играют в защите и нападении. Прим. ред. !» Даже отец как будто вернулся в благостное расположение духа и не переживал из-за смерти мистера Шеклфорда. Утренняя газета запоздала, и отец попросил Жозефину позвонить в отдел распространения и высказать пару ласковых халатным работникам. Это она сделала с превеликой расторопностью — и даже, можно сказать, со смаком. Сперва мне даже казалось, что ни к чему так повышать голос на несчастного клерка, а потом понял, что это по большей части делается ради отца, который сидел в другой комнате и, если бы она не повысила голос, ничего бы не услышал и не получил удовольствия. Когда после завтрака мы перешли в гостиную, я поймал себя на том, что восхищаюсь выдержкой старика. Он не брал трость. Стоял у камина чуть ли не навытяжку, облокотившись на полку. Как часто я видел его в этой позе! Я уселся в удобное кресло напротив. На его лице не было ни жалости к себе, ни сожалений. Казалось, он просто размышляет, чем заняться сегодня и, возможно, завтра. Его друг Льюис Шеклфорд умер. Планы отменились. Но все равно надо найти какое-то дело, пока не выпадет другой шанс для решительных действий. Вдруг передо мной стоял как будто не мой отец, а человек без родства со мной и без конкретного возраста. Человек, которому все еще хватало сил мириться с тем, что преподнесет судьба, и пользоваться любыми возможностями для своих талантов. Наконец он спросил:

— Надолго планируешь остаться с нами в этот раз, Филип?

— О, мне нужно возвращаться сегодня, отец, — сказал я. — Алекс уже едет, чтобы забрать меня в аэропорт.

— Ну конечно! — сказал он. И, закинув голову, издал быстрый смешок — буквально не более чем «ха-ха». — Алекс — странный малый, — продолжил он, забыв эту тему, а я вспомнил, как он вчера говорил о том, что Алекс с ним не поздоровался и не попрощался.

— У Алекса бывают перепады настроений, как у всех нас, — предложил я объяснение, хоть оно не было обязательным или верным. Алекса просто слишком расстроили последние события, чтобы помнить о формальностях.

Через некоторое время отец ответил:

— Полагаю, это он всегда вызывает тебя домой, когда я готов сбежать.

— Ну… да. — Я чувствовал, что не стоит загонять клин между отцом и сестрами еще глубже. И потому промолчал об их письмах и звонках. — Может, тебе так не кажется, — сказал я, — но я всегда приезжаю, чтобы тебе помочь.

— И того же хочет Алекс?

— О, он твой главный союзник, — сказал я. — После меня, конечно же.

Отец ответил улыбкой — одновременно задумчивой и полной искреннего веселья. Я чувствовал, что в этот момент наш разговор был как никогда близким к подлинному общению. И я почувствовал восхищение отцом, какого не знал с раннего детства. И все же, пока мы сидели там, в гостиной, думал про себя: «Что ж, пожалуй, теперь мы все тебе отомстили — Бетси, Жозефина и я». Правильно мы поступили или неправильно — дела не касалось. Это стремление было выше всяких разумных причин и вне нашего контроля. Наконец он сделал шаг вперед, ко мне, и я встал с кресла. Отец взял меня за руку и сказал: «До свидания, Филип. Возвращайся домой скорее», — как будто я приехал с обычным визитом вежливости. А потом развернулся и ушел к себе.

Когда я перенес сумку из отцовского кабинета, где переночевал, в переднюю часть дома, Алекс уже ждал в порт-кошере. Не знаю, сколько он там пробыл. Он не подал никакого сигнала о том, что прибыл. Полагаю, этим утром он не горел желанием видеть мою семью. Он просто тихо подъехал и дождался, пока я его замечу. Выходя и садясь в машину, я заметил то, чего не заметил вчера: что его «шевроле» — действительно очень старая модель, с большими вмятинами, закрашенными кое-как. Я подумал, что любой, кроме Алекса, извинился бы за такой внешний вид. Но то ли это его не беспокоило, то ли он сам не замечал, что водит побитую развалюху.

Я прождал половину пути до аэропорта, прежде чем наконец спросить, о чем Алекс хотел со мной поговорить.

— Сомневаюсь, что тебе захочется это слышать, — сказал он так, словно у него было плохое предчувствие насчет беседы. — Вчера у тебя выдался тяжелый день, — сказал он. — У всех вас. Лучше я потом напишу письмо.

— Нет, давай поговорим сейчас, — возразил я. — Может, меня это как раз отвлечет.

— Нет, вряд ли, — сказал он. А потом начал излагать свой сумасбродный план. Он подошел к теме осторожно, несколько раз упомянув о своем планирующемся уходе на пенсию из университета, до которого, как оказалось, разумеется, было еще пятнадцать — двадцать лет. По его плану, мне следовало уйти с работы в издательском доме и передать свою, как он выразился, «легендарную коллекцию редких книг» Мемфисскому университету. Он уже поинтересовался вопросом и узнал, что там почти наверняка согласятся устроить в библиотеке особый отдел для «Коллекции Филипа Карвера». Меня назначат куратором этой коллекции и на основании дара наверняка предложат вести курсы о коллекционировании редких книг и/или курсы об издании книг новых — «процессе производства». В течение всей этой дурацкой речи я сидел и неодобрительно качал головой. Но она все еще продолжалась, когда мы входили в терминал. И даже когда я оставил Алекса, чтобы сесть в самолет, он так и нес эту чушь.