Дьердь Далош - 1985

Последней великой заслугой Джулии была кампания против обязательной телевизионной физзарядки. Ей удалось привлечь на свою сторону одного тупоголового чиновника из министерства правды - некоего Тиллотсона. Он согласился подписать статью, хотя из-за его полной бездарности написать все пришлось Уайтерсу.

23. "Поговорим о телевизионной физзарядке"

-----------------------------------------

Как прекрасно чувствует себя человек, когда, рано встав и выпрыгнув из кровати, он разминает свои вялые члены! Раз-два, левой-правой - эти команды следуют ритму нашего сердца. Наш организм, как и наше сознание, нуждается в этих движениях. Природа требует свое.

Именно из этого исходила партия, обязав каждого партийца делать утреннюю физзарядку. Телекран, это великое достижение нашего времени, сделал возможным централизованное выполнение столь полезных для здоровья движений.

К несчастью, эта в сущности своей разумная мысль, как и многие другие, подверглась деформации в ходе ее исполнения {Здесь Сайм для "заострения" статьи предложил вставить: "Идеи всегда беззащитны перед их реализацией". Однако редакция отвергла эту формулировку. - Примеч. историка.}. Рабочие робко стоят перед экраном, с которого неизвестная товарищ женщина кричит на них воинственным, грубым, нередко даже оскорбительным тоном. Упражнения, которых она требует, для многих слишком утомительны. Это отнимает рождаемое приятным предвкушением предстоящего труда ощущение телесной радости, которое есть цель утренней физзарядки.

Не лучше ли было бы, скромно предлагаем мы, довериться инстинкту граждан и предоставить им самим выбирать время дня и характер упражнений, которые они хотели бы выполнять по велению долга? По моему мнению, подобная реформа не противоречила бы ни железным законам ангсоца, ни практике нашего общества {Эта реформа была частично осуществлена уже в мае. Согласно новому закону о здоровье, рабочие могли выбирать один из трех видов телевизионной физзарядки - "жесткий", "щадящий" или "минимальный" комплекс упражнений. Последний состоял только в шевелении пальцами. - Примеч. историка.}.

Э.Тиллотсон,

член партии, заслуженный спортсмен

24. Джулия о редакции "ЛПТ"

В марте все мы были еще почти одинаковыми. Различия начали постепенно появляться позже. Сначала они не затрагивали наших взглядов: было очевидно, что все мы стремимся бороться с наследием Старшего Брата. Каждый в своей области делал одно и то же - мы понемногу расширяли брешь, которую приоткрыла перед нами власть. Но вскоре характер и темперамент каждого из нас начали меняться - или, может быть, они и раньше были разными, только мы это не сразу заметили? Веселый Уайтерс и всегда сонный Парсонс, саркастически настроенный Сайм и тщеславный Амплфорт прекрасно дополняли друг друга. Мне казалось, что и моя осмотрительность очень полезна рядом с безоглядным радикализмом Смита.

Со временем различия становились все более очевидными. Например, Парсонс в самые решительные моменты наших редакционных совещаний вставал и уходил. Он оправдывался тем, что должен ложиться спать не позже одиннадцати, иначе не помогает снотворное. Я думаю, что причиной этих уходов была деспотичность его жены. Как однажды сухо заметил Сайм, для контроля за Парсонсом не нужна никакая полиция мыслей: он и без нее находится под постоянным надзором. Кроме того, мы никогда не знали, где и как Парсонс пожинает плоды поклонения, которое он заслужил среди восторженных молодых девушек своим оригинальным историческим мышлением. В таких делах Парсонс был очень застенчив. "Вы, кроме этого, больше ни о чем не думаете", отшучивался он, краснея.

Особый такт приходилось проявлять по отношению к Амплфорту. В отличие от Парсонса, он всегда докладывал о всех своих успехах у женщин, хотя на самом деле любил только себя самого. На наших редакционных заседаниях он иногда не желал говорить ни о чем, кроме своих стихов. Пространно, во всех подробностях он разъяснял скрытую внутреннюю красоту своей поэзии, считая, что без этого мы, дилетанты, ее не оценим. "Знаешь, Дэвид, - сказал ему как-то Сайм, - твои комментарии куда разнообразнее и интереснее, чем твои стихи". На следующее заседание Дэвид не явился. Позже мы все отправились в его маленькую однокомнатную квартирку, стены которой были оклеены фотографиями и его стихами, напечатанными в "ЛПТ".

- Найдите себе поэта получше! - крикнул он пронзительно, приоткрыв дверь. Впустил он нас только после того, как мы передали ему в знак глубокого раскаяния бутылку виски со складов внутренней партии.

Больше всего Дэвид боялся, что следующие поколения будут знать его только как поэта "ЛПТ". Он не любил, когда мы говорили о политических достоинствах его стихов, и глубоко завидовал тем своим коллегам-поэтам, кто при первом дуновении свободы отвернулся от политики и целиком посвятил себя так называемой "чистой поэзии". Особенно задевали его ядовитые замечания кое-кого из этих поэтов, будто его политическая агитация - всего лишь своеобразная компенсация за недостаток поэтического таланта. Он обижался и на Сайма, который хоть и был его другом, но предпочитал стихи Суинберна и Элиота.

- Я не желаю жертвовать своим талантом ради какой-то сомнительной политической славы, - заявлял он. Но отойти от политики, которой он был обязан своей популярностью, он не мог. Так он и жил в постоянных метаниях между поэзией и политикой, между преувеличенной самоуверенностью и чрезмерным слабодушием. Наверное, только мне удавалось немного успокоить его страхи. В сущности, он был несчастный человек.

Нашего старшего коллегу Уайтерса не волновали ни любовь, ни слава. Теперь, когда этого выдающегося человека и экономиста нет в живых, я, вероятно, могу сказать, не оскорбляя его памяти, что главной его страстью была еда. Прежние коллеги по партии регулярно присылали ему (а значит, и нам тоже) пакеты с пищей и одеждой. Благодаря им заседания редакции иногда заканчивались настоящим пиром, в котором Уайтерс принимал участие с большим воодушевлением. За едой он всегда надевал те очки, которыми обычно пользовался для чтения.

- Люблю видеть, что я ем, особенно если есть на что поглядеть, говорил он.

С таким аппетитом он запихивал в рот копченые гусиные ножки и импортные бананы из Остазии, что старый циник Сайм как-то заметил: "В один прекрасный день, Уайтерс, тебя подкупят гусиной ножкой. Но прежде чем окончательно перейти на сторону врага, ты потребуешь заключить специальный контракт, где будет оговорено твое ежедневное меню".

Сайм всегда отличался легкомыслием. Изо рта у него вечно торчала сигара "Победа" самого низшего сорта. "Это сегодня единственное, что еще связывает меня со Старшим Братом", - говорил он, намекая на то, что покойного диктатора на портретах часто изображали с сигарой "Победа" во рту (хотя вкус, а значит, и сорт табака у того наверняка были получше).