Алигьери Данте - Новая жизнь

XIX

Через некоторое время, когда я проезжал по дороге, вдоль которой протекала быстрая и светлая река1, меня охватило такое сильное желание слагать стихи, что я принялся думать, как мне следует поступать, и я решил, что говорить о совершенной даме надлежит, обращаясь к дамам во втором лице, и не ко всем дамам, а лишь к тем из них, которые наделены благородством. И тогда мой язык заговорил как бы сам собой и произнес: "Лишь с дамами, что разумом любви владеют"2. Эти слова я удержал в памяти с большой радостью, решив воспользоваться ими для начала. Возвратившись в упомянутый город, я размышлял несколько дней, а затем приступил к сочинению канцоны3 с этим началом, сложенной так, как будет ясно ниже, когда я приступлю к ее делению. Канцона начинается: "Лишь с дамами..."

Лишь с дамами, что разумом любви

Владеют, ныне говорить желаю.

Я сердце этой песней облегчаю.

Как мне восславить имя госпожи?

5 Амор велит: "Хвалений не прерви!"

Увы! я смелостью не обладаю.

Людей влюблять я мог бы -- не дерзаю,

Не одолев сомненья рубежи.

Я говорю канцоне: "Расскажи

10 Не столь возвышенно о несравненной,

Чтоб, устрашась, ты сделалась презренной,

Но стиль доступный с глубиной свяжи.

Лишь благородным женщинам и девам

Теперь внимать моей любви напевам!

15 Пред разумом Божественным воззвал

Нежданно ангел: "О Творец Вселенной,

Вот чудо на земле явилось бренной4;

Сиянием пронзает небосвод

Душа прекрасной. Чтоб не ощущал

20 Неполноты Твой рай без совершенной,

Внемли святым -- да узрят взор блаженной"5.

Лишь Милосердье защитит наш род.

Скажи, Господь: "Настанет скорбный год.

Ее душа с землею разлучится;

25 Там некто утерять ее страшится

Среди несовершенства и невзгод.

В аду он скажет, в царстве злорожденных,-

Я видел упование блаженных"6.

Ее узреть чертог небесный рад.

30 Ее хвалой хочу я насладиться.

И та, что благородной стать стремится,

Пусть по дорогам следует за ней,

Сердца презренные сжимает хлад.

Все низменное перед ней смутится.

35 И узревший ее преобразится

Или погибнет для грядущих дней.

Достойный видеть -- видит все ясней,

В смиренье он обиды забывает.

Ее привет все мысли очищает,

40 Животворит в сиянии огней.

Так милость Бога праведно судила:

Спасется тот, с кем дама говорила.

"Как воссияла эта чистота

И воплотилась в смертное творенье!" -

45 Амор воскликнул в полном изумленье:

"Клянусь, Господь в ней новое явил"7.

Сравнится с ней жемчужина лишь та,

Чей нежный цвет достоин восхищенья8.

Она пример для всякого сравненья,

50 В ее красе -- предел природных сил,

В ее очах -- сияние светил,

Они незримых духов порождают,

Людские взоры духи поражают,

И все сердца их лик воспламенил9.

55 И на лице ее любовь алеет,

Но пристально смотреть никто не смеет.

Канцона, с дамами заговоришь,10

Прекрасными, как, верно, ты хотела.

Воспитанная мной, иди же смело,

60 Амора дочь, пребудешь молодой.

И тем скажи, кого ты посетишь:

"Путь укажите мне, чтоб у предела

Стремления хвалить я даму смела".

Не замедляй полет свободный твой,

65 Где обитает подлый род и злой,

Откройся тем, кто чужд забаве праздной,

К ним поспеши дорогой куртуазной.

Тебя немедля приведут в покой,

Где госпожа твоя и твой вожатый,

70 Замолвить слово обо мне должна ты".

Для того чтобы эту канцону сделать доступнее пониманию, я разделю ее с большим искусством, чем все ей предшествовавшие. Сперва я разделю ее на три части, так чтобы первая служила введением к последующему; во второй части я заключу само повествование, третья же явится как бы служанкой предыдущих слов. Вторая начинается так: "Пред разумом Божественным воззвал / Нежданно ангел..."; третья: "Канцона, с дамами заговоришь..." Первая часть содержит четыре подраздела: в первом я разъясняю, к кому я намереваюсь обратить слова о моей даме, не скрыв причину, к этому меня побуждающую; во втором я говорю, что я чувствую, размышляя о ее достоинствах, и как поведал бы о них, если бы не терял смелости; в третьем я открываю, как, по моему мнению, следует говорить о ней, чтобы страх мне не помешал; в четвертом, повторив еще раз, к каким лицам я обращаюсь, я открываю причину, заставляющую меня избрать именно их. Второй начинается: "Амор велит..."; третий: "Я говорю канцоне..."; четвертый: "Лишь благородным женщинам и девам..." Затем, когда я вымолвил: "Пред разумом Божественным воззвал / Нежданно ангел...", я начинаю повествование об этой даме. И эта часть имеет два подраздела: в первом я говорю, что о ней думают на небесах, а во втором -- что думают о ней на земле, начиная: "Ее узреть чертог небесный рад". Вторая часть делится на два подраздела; таким образом, в первом я говорю о благородстве ее души, упомянув о некоторых ее чудесных проявлениях; во втором -- о ее телесном благородстве и равным образом о ее красоте следующими словами: "Как воссияла эта чистота..." Вторая эта часть содержит также два подраздела: в первом я повествую о красоте, свойственной всему ее облику, во втором -- о красоте, воссиявшей в ее облике, следующими словами: "...в ее очах -- сияние светил..." Эта вторая часть делится на две: в одной я говорю о ее очах, источниках любви; во второй я прославляю ее уста, которые являются предельной целью Амора. И чтобы устранить всякий порочный помысел, я напомню читателю о том, что написано было выше, когда я говорил, как приветствие этой дамы, проистекающее от уст ее, стало пределом моих желаний в те времена, когда я мог ему внимать. Затем, после стиха: "Канцона, с дамами заговоришь...", я прибавляю станцу, являющуюся служанкою других. В ней я открываю, что я жду от канцоны. Так как последняя часть вполне понятна, я не буду утруждать себя дальнейшими разделениями, хоть и не сомневаюсь в том, что следовало бы прибегнуть к более подробному расчленению, чтобы читающие могли лучше уразуметь мою канцону. Все же если найдутся читатели, не одаренные достаточным разумом для того, чтобы ее понять с помощью тех делений, которые я уже обозначил,-- я не стану сетовать. Пусть они ее отложат в сторону; я и так страшусь, что слишком многим я открыл ее смысл при помощи этих разделений и что она прозвучит для слишком многих ушей".

XX

Когда эта канцона стала достаточно известна людям, ее услышал один из моих друзей. Он стал просить меня, чтобы я сказал, кто такой Амор. Конечно, он переоценивал мои силы благодаря слышанному им обо мне. Тогда, размышляя о том, что после предыдущей темы достойно избрать другую, говорящую об Аморе, а также приняв во внимание, что другу моему следует услужить, я решил сложить слова, в которых я говорил бы о сущности любви; и так я написал сонет, начинающийся: "Любовь и благородные сердца..."