Квинси Де - Исповедь англичанина, любителя опиума

Вот перед нами лужайка, окруженная со всех сторон зарослями! Как великолепна сочная зелень, как изобильны цветущие кустарники, ограждающие живой стеной этот уголок от непрошеного вторжения: изгибами прихотливых линий они образуют, затеняя их густолиственной сенью, устланные мхом гостиные и вестибюли, лесные галереи и уединенные кабинеты! Иные из этих укромных ниш, плавно соединяясь между собой и размыкаясь, будто змеи, нежданно приоткрывают взору тишайшие убежища, приюты и тайники близ берегов лесного озера: подчиненные затейливо-своевольным извивам роскошных живых изгородей, они так невелики и покойны, словно предназначены быть чьими-то будуарами. Вот уголок, который в не столь переменчивом климате чудесно приютил бы мечтателя, жаждущего нанести на бумагу излияния одинокого сердца или же печальные воздыхания смятенной памяти! С одного края этого укрытого от солнечных лучей кабинета ответвляется узкий проход: едва не заблудившись сам в собственном шаловливом лабиринте, он наконец расширяется, становясь подобием овальной комнаты, покинуть которую можно только возвратившись вспять той же тропой: таким образом, в распоряжении пишущего оказывается еще и примыкающая к кабинету восхитительная спальня, где можно провести без забот целое лето, растянувшись навзничь и созерцая ночами напролет сверкающие сонмы небесных светил. Какое безмолвие будет царить здесь в летнюю полночь, какой нерушимый покой - точно в могильном склепе! Но стоит ли желать тишины более глубокой и умиротворенной, нежели та, какая разлита здесь сейчас, в полуденную пору? Отчасти столь необыкновенной безмятежной тишине - усугубленной, правда, полным безветрием и отдаленностью от проезжих дорог - способствуют сплошные леса, которые чуть ли не со всех сторон почти вплотную подступают к кустарникам, опоясывая и пеленая их, если можно так выразиться, возвышаются над ними и удерживают вихри на расстоянии. Но, каковы бы ни были причины здешней тишины и благоприятствующие ей обстоятельства, безмолвие этих дивных лужаек и уютных уголков нередко может в разгар лета показаться тягостным тем, кому непривычно одиночество среди горных уступов или в глухой чащобе: многие готовы будут предположить, что загородный дом, окруженный этими чудными кустарниками, скорее всего необитаем. Однако это не так. В доме живут - и живет не кто иной, как его законная владелица, собственностью которой является вся близлежащая местность, и хозяйка дома отнюдь не склонна к молчанию, но напротив шумлива, как большинство юных леди пяти лет от роду; да, именно таков ее возраст. Как раз сейчас, когда мы заговорили о ней, с порога дома слышится ее веселый возглас. Она приближается сюда вприпрыжку точно молодая серна - и вскоре врывается в тот самый укромный уголок, который я отвел для всякого, кто предастся сокровенной гармонии памятных suspiria. Но, как я подозреваю, кабинет сразу утратит свое назначение, ибо воздыхания пятилетней девочки нетрудно сосчитать по пальцам. Вот, пританцовывая, она оказалась прямо перед нами: " ясно, что если она сдержит обещания раннего детства, в позднейшие годы ею нельзя будет не залюбоваться. И во всех прочих отношениях это самое очаровательное дитя - привязчивое в любви, исполненное непосредственности, неприрученное, как и все ее соседи в округе, а именно - зайчата, белки и дикие голуби. Однако - и это покажется вам удивительнее всего - девочка, по рождению чистокровная англичанка, почти не говорит на родном языке, а больше по-бенгальски (объяснения этому вам, пожалуй, найти не так-то просто). А вот появилась и ее айя - темнокожая няня: она старается поспеть за питомицей, ковыляя вслед. Но, хотя движения их столь различны, во всем прочем между обеими царит полное согласие: обе души не чают друг в друге. Ребенок, по существу, провел всю свою жизнь на руках у нянюшки. Девочка помнит только то, что было с ней самой; няня в ее глазах - старейшее из земных созданий; и если бы айя велела ей почитать богинь Рельсериану или Пароходию4, девочка повиновалась бы беспрекословно, и ее единственным вопросом было бы, достаточно ли для поклонения одних поцелуев.

Каждый вечер, в девять часов, когда айя сидит у постели засыпающей девочки, раздается серебряный перезвон. Читатель, ты уже догадался, кто эта малютка? Это внучка той, что отошла в лучший мир перед закатом, взирая на своих осиротевших дочерей-близнецов. Зовут девочку Грейс. Она доводится племянницей старшей и некогда беззаботной Грейс, которая провела столько счастливых дней в этой самой комнате: ее-то, в минуту крайнего отчаяния, мы видели здесь, в будуаре, и у ног ее валялось разорванное в клочья письмо. Девочка эта - дочь ее сестры, бывшей замужем за офицером, кончившим жизнь вдалеке от родины. Малышка Грейс никогда не видела ни своей бабушки, ни милой тетушки, в честь которой названа; не помнит она и своей матери. Родилась она через полгода после смерти старшей Грейс, и та, что дала ей жизнь, видела дитя только сквозь туман смертной муки, унесшей ее в небытие спустя три недели после рождения дочери.

Прошло еще несколько лет: младшую Грейс, в свою очередь, тоже постигла невзгода. Но ей нет еще и восемнадцати, тучи над ее головой наверняка могут рассеяться. Видя все эти перемены, произошедшие за столь короткий отрезок времени (ведь бабушка дожила только до тридцати двух), мы скажем: "Смерть мы готовы встретить лицом к лицу, но кто из нас - тех, кто сведался с жизнью человеческой, мог бы (будь мы наделены способностью предвидеть все наперед) без содрогания встретить час появления на свет?"

САВАННА-ЛА-МАР {1}

Бог поразил Саванну-ла-Мар - и ночью, сотрясением земной тверди, низвергнул город со всеми его высокими башнями и спящими жителями с незыблемой береговой основы на коралловое дно океана. И молвил Бог: "Помпею я засыпал пеплом и сокрыл от взоров людских на семнадцать столетий: этот город я похороню, но не скрою. Да послужит он памятником Моему неисповедимому гневу - памятником, возведенным в лазурном блеске для будущих поколений, ибо Я заключу его в хрустальный саркофаг Моих тропических морей". И город этот походит теперь на величественный галеон в полном снаряжении: с развевающимися вымпелами, прочно оснащенный, он, кажется, бесшумно и плавно плывет по бездонным глубинам океана - и часто-часто, в пору зеркального штиля, сквозь прозрачную водную толщу, которая будто сотканным из воздуха шатром простерта над безмолвным бивуаком, моряки со всех концов света, глядя вниз, ясно различают дворики и террасы, ворота и галереи, и могут пересчитать шпили, венчающие храмы. Город - это одно огромное кладбище, пребывающее неизменным многие годы, но в затяжные штили, длящиеся неделями на экваториальных широтах, перед пораженным взором разворачивается явление фата-морганы {2}, словно напоминая о человеческой жизни, все еще таящейся в подводных убежищах, кои неподвластны вихрям, бушующим в наших надводных пространствах.