Михаил Анчаров - Дорога через хаос

Пауза. Аталанте, прислонившись к стене, мурлыкает песенку, позванивая на лютие. Леонардо и Мона Лиза смотрят друг на друга.

Аталанте

(поёт)

Вот утро встало –

Голубые горы.

Вот утро встало –

Голубые воды.

А почему

Грустишь ты, Аталанте,

И трусишь ты,

Бродяга-пилигрим?

Вот ты летел

Тропою соколиной.

Вот ты пришёл

В Тосканскую долину.

Увы, Мадонна,

Бедный Аталанте

Не сам пришёл,

Он жаждою гоним…

Леонардо

Вы девочкой остались, Мона Лиза.

Я помню вас… Вы Лиза Джерардини,

Дочь неаполитанского купца.

Ну вот вам и натура, Джокондо.

Я напишу для вас эту картину.

Джокондо

Но нужен ведь младенец для Христа,

А я, синьор, увы, пока бездетен.

Мона Лиза

О, можно написать меня одну…

Джокондо

Но так никто не делает, синьора.

Мона Лиза

А разве не приятно будет вам

Иметь изображение супруги?

Джокондо

Ведь я своей живой жены владелец,

Зачем мне покупать изображенье?

Леонардо

Я напишу портрет её, Джокондо.

Вам это ничего не будет стоить.

Джокондо

Ну, это положение меняет.

Хоть я польщён, маэстро Леонардо.

Однако это странно для меня.

Я понимаю, написать картину,

В которой, скажем, что-то происходит,

Христа с апостолами… А, синьора?

А то отдельно женщину…

Леонардо

Джокондо,

Изображение Мадонны выше

Любых апостолов.

Аталанте

Аминь.

Леонардо

Прощайте, Мона Лиза дель Джокондо.

Хочу уйти и вспомнить всё, что было,

Что удалось и что не совершилось.

(Уходят.)

Мона Лиза

Как хорошо… Ты слышишь, о Анита?

Он не уедет!.. Нет, он не уедет…

Анита

С ума сошла?..

Мона Лиза

Оставь меня, Анита.

Анита

(после паузы)

Ах, вот что вы задумали, синьора!

Молчание.

О господи, а мне и невдомёк!

Ну нет, змея, меня не проведёшь!..

Тебя ещё ребёнком я узнала!

Не допущу, чтоб ты себя сгубила.

Мона Лиза

Ты ничего не можешь изменить.

Анита

Что ты сказала, дрянь? Да я сейчас

Пойду и кликну твоего супруга!

Мона Лиза

Нет, не пойдёшь…

Анита

Иду сию минуту!

Мона Лиза

Пойдёшь – я отравлю тебя, Анита!

Анита

Ты это мне сказала, Мона Лиза?..

Иль мне послышалось?..

Мона Лиза

Или себя… Мне всё равно… Как хочешь…

Анита

Ох, девочка моя! Цветочек ясный!

Да кто же он такой, он дьявол?!

Да ведь ему уже за пятьдесят!

Твой муж его на десять лет моложе!

Мона Лиза

Оставь меня, Анита… Голова горит…

Прости меня, Мадонна! Это он!..

…После той картины Василия Ивановича Сурикова и того долгого возле неё сидения на стульях мы сблизились с Княгиней.

Мы накинулись друг на друга как голодные. А тут смотрю – изменилась моя Княгиня, другая женщина стала. Какое там воспитание! Всё полетело куда-то.

Сначала я обрадовался, а потом смотрю – дело не в ту сторону полетело. Полёт, видно, тоже разный бывает. Душа у неё от той музыки цвета раскрылась, но душа неумелая, и чем занять себя – не знала, всё в тёмные ночки ушло. Была она спящая, а теперь проснулась.

– Что это мы делаем? – иногда спрашивала она меня.

А мама её, дура, говорит:

– Наконец-то ты женщиной стала, наконец-то… У меня билеты есть на фестивальный просмотр. Прелестный современный фильм.

А в прелестном современном фильме – бордель.

– Ты знаешь, Коля, во всём мире сексуальная революция. Наверно, так надо.

– А как же любовь?

– А я только сейчас поняла, какая бывает любовь. Не знаю, что ты чувствуешь, а я чувствую что-то неописуемое.

И я начал чувствовать что-то неописуемое.

Юбки пошли короткие, ноги стали открытые до самого “ура!”, до “боже мой”. Одна фирменная девчонка лозунг бросила: “У кого ноги мини – те носят макси, а у кого ноги макси – те носят мини”. В газетах писали – шофёры в столбы врезались, когда мини проходили по тротуару. Потом примелькалось. Теперь в моде макси и сапоги солдатские, и стало жаль тех вытаращенных коленок. Как на человека угодить?

А я тогда вспомнил “Девушку с горностаем”, умницу, и думаю – где же я? Куда я девался?

А я уже тогда влез в эту эпоху Возрождения и книги читал пудами. И чем больше читаю и по музеям хожу, тем больше, мне кажется, Леонардо понимаю. Хаос у них там был в эпоху Возрождения, а Леонардо пытался жизнь человека осмыслить и найти главную линию, линию красоты. Но житья ему не было. Все точно взбесились.

Особенно из книжек про Леонардо мне запомнилось – Габриэль Сеайль, “Флорентийские чтения”. Волынский не понравился – одни стоны. Всего Леонардо прочёл от корки до корки, издание “Академия”. На Гуковском – плевался. Гуковский Леонардо дилетантом считал, а сам доказывал, что эрмитажную “Флору” не Мельци написал, ученик Леонардо, а сам Леонардо, и что это и есть “Джоконда”, а не та, что в Лувре висит, – так у него получалось по его вычислениям. Я в Ленинград смотался, смотрел. Слабо. Складки на рукавах как бельё на верёвке – макаронами, а у Леонардо в складках ритм… А “Мадонна Лита” эрмитажная – под вопросом. Наверно, вопрос профессор Гуковский поставил. А уже мне было ясно, что, кроме Леонардо, её просто написать было некому. Я уж тогда все картины Возрождения мог на репродукциях вниз головой узнавать. Зрительная память у меня развилась как у фотоаппарата – щёлк, и намертво. А тут я ещё достал книги – “Быт и нравы Италии эпохи Возрождения”, кажется, Бургхарта какого-то, и совсем ополоумел. Кондотьеры грызутся как пауки в банке, резня идёт, отравляют друг друга, колдовство, ведьмы, Содом и Гоморра, Макиавелли советует, как в князья пробираться, Цезарь Борджа родственников приканчивает, художники крепости строят, Савонарола картины жжёт, призывает очиститься от скверны роскоши.

Днём работа – это дело чёткое. Вечер и полночи – постель, где Княгиня помаленьку ведьмой становится. Под утро – выписки сортирую – зачем? – ещё сам не знаю. Тут её мать в отпуск с собой увезла в санаторий. Я один в пустой квартире как с цепи сорвался – почти спать перестал. Два часа перед работой спал, а после работы – домой. Всё хотел жизнь того человека себе представить и как он столько мог успеть.

Но тут всё кончилось, как и надо было ожидать.

Съел я всухомятку кусок сыра плавленого и кильку, и у меня рвота и понос.

А годом раньше холера была. Все тряслись.

Наутро встать не могу. Вызвал доктора. Тот расспросил меня брезгливо. Приехала машина, и меня – в поносную больницу.