Чарльз Диккенс - Рассказы 60-х годов

- Ладно! И вот он в нее влюбился. И вот он думал о ней, и мечтал о ней, и дарил ей апельсины и орехи, и дарил бы ей жемчуга и брильянты, если бы мог купить их на свои карманные деньги, но он не мог. И вот ее отец... Ах, он был настоящий варвар! Придирался к мальчикам, каждый месяц устраивал экзамены, читал нравоучения на любые темы в любое время и знал все на свете по книгам. И вот этот мальчик...

- А его как-нибудь звали? - спросила мой уважаемый друг.

- Нет, его никак не звали, бабушка. Ха-ха-ха! Вот опять! Опять я вас поймал!

После чего они снова посмеялись и обнялись, и наш мальчик продолжал:

- Ладно! И вот у этого мальчика был друг, почти что его ровесник, и учился он в той же школе, а звали его (у этого мальчика почему-то было имя), а звали его... дайте вспомнить... звали его Боббо.

- А не Боб? - переспросила мой уважаемый друг.

- Конечно нет! - ответил Джемми. - Почему вы, бабушка, подумали, что Боб? Ладно! И вот этот друг был умнейшим, и храбрейшим, и красивейшим, и великодушнейшим из всех друзей на свете, и вот он влюбился в сестру Серафины, а сестра Серафины влюбилась в него, и вот они все выросли большие.

- Чудеса! - говорит мой уважаемый друг. - Что-то они уж очень скоро выросли.

- Вот они все выросли большие, - повторил наш мальчик, смеясь от души, - и Боббо вместе с этим мальчиком уехали верхом искать своего счастья, а лошадей они достали по знакомству, но в то же время за деньги: то есть они оба вместе скопили семь шиллингов и четыре пенса, а лошади были арабской породы и стоили дороже, но хозяин сказал, что ему довольно и этого, так как он хочет сделать одолжение мальчикам. Ладно! И вот они нашли свое счастье и галопом вернулись в школу, а в карманах у них было столько золота, что его хватило бы на всю жизнь. И вот они позвонили в тот колокольчик, в который звонят родители и гости (не тот, что на задней калитке), и когда им открыли дверь, провозгласили: "Теперь все равно что во время скарлатины! Все мальчики отправляются домой на неопределенное время!" И тут все громко закричали "ура", а потом друзья поцеловали Серафину и ее сестру - каждый свою милую, никак не чужую, - а потом приказали немедленно заключить варвара под стражу.

- Бедняга! - проговорила мой уважаемый друг.

- Немедленно заключить его под стражу, бабушка, - повторил Джемми, стараясь принять строгий вид и давясь от смеха, - и его каждый день кормили теми обедами, которыми кормят мальчиков, и пил он полбочонка того пива, которое они получают, а больше ему ничего не давали. И вот начались приготовления к двум свадьбам, и были там большие корзины с провизией, и соленья, и сласти, и орехи, и почтовые марки, и вообще разные разности. И вот все так развеселились, что выпустили варвара на свободу, и он тоже развеселился.

- Я рада, что его выпустили, - говорит мой уважаемый друг, - ведь он только исполнял свой долг.

- Да, но ведь он исполнял его слишком усердно! - воскликнул Джемми. Ладно! И вот этот мальчик с невестой в объятиях сел верхом на лошадь и ускакал прочь, и он все скакал и скакал, пока не прискакал в одно место, где у него жили бабушка и крестный, - не вы, заметьте себе!

- Нет, нет! - сказали мы оба.

- И там его приняли с большой радостью, и он набил буфет и книжный шкаф золотом и засыпал золотом свою бабушку и своего крестного, потому что оба они были самые добрые, самые хорошие люди на свете. И вот когда они сидели по колено в золоте, послышался стук в дверь, и это оказался Боббо (тоже верхом на лошади, с невестой в объятиях), а приехал он сказать, что навеки снимет за двойную плату все меблированные комнаты, которые не нужны этому мальчику, этой бабушке и этому крестному, и что все они будут жить вместе и будут счастливы! И так оно и было и будет всегда.

- А они не ссорились между собой? - спросила мой уважаемый друг, в то время как Джемми уже сидел у нее на коленях и обнимал ее.

- Нет! Никто ни с кем не ссорился.

- А денег они не растратили?

- Нет! Никто никогда не мог бы их истратить.

- И никто из них не постарел?

- Нет! После этого никто не старел.

- И никто из них не умер?

- О нет, нет, нет, бабушка! - воскликнул наш милый мальчик, прижавшись щекой к бабушкиной груди и крепче прижимая бабушку к себе. - Никто никогда не умирал.

- Ах, майор, майор! - говорит мой уважаемый друг, блаженно улыбаясь мне. - Да это куда интересней всех наших рассказов. Давайте же закончим "Сказкой про мальчика", майор, потому что это самая лучшая сказка на свете!

Подчиняясь приказу достойнейшей из женщин, я записал здесь эту сказку настолько точно, насколько мне это позволили мои наилучшие способности вкупе с моими наилучшими намерениями, и скрепил своей подписью

Дж. Джекмен.

Диванная.

Меблированные комнаты миссис Лиррипер.

1863

НАСЛЕДСТВО МИССИС ЛИРРИПЕР

Перевод М. Клягиной-Кондратьевой

В двух главах

ГЛАВА I - Миссис Лиррипер рассказывает, как она жила, и что переживала

Ах! Приятно бывает, душенька, опуститься в свое кресло, хоть сердце немножко и бьется оттого, что вечно бегаешь то вверх по лестницам, то вниз по лестницам, и почему только все кухонные лестницы винтовые, этому могут найти оправдание одни лишь архитекторы, хоть я и считаю, что они не очень хорошо знают свое дело, да вряд ли когда и знали его, иначе почему у них всюду все одинаково и почему так мало удобств и так много сквозняков, и опять же: штукатурку накладывают слишком толстым слоем, - а я глубоко убеждена, что от этого в домах заводится сырость, - ну а что касается дымовых труб, то их как попало нахлобучивают на крыши (вроде того, как гости - свои шляпы, расходясь после вечеринки), и при этом архитекторы знают не больше меня, если не меньше, какое влияние это окажет на дым, - ведь вся разница большей частью лишь в том, что дым либо забивается тебе в глотку прямой струей, либо извивается, прежде чем в тебя попасть! А насчет этих новомодных металлических труб разного фасона (длинный ряд таких труб торчит на меблированном доме мисс Уозенхем, что вниз по нашей улице, на той стороне), - насчет них можно сказать, что они только закручивают дым всякими затейливыми узорами, но тебе все равно приходится его глотать, а по мне лучше глотать свой дым попросту, без затей, - вкус-то ведь все равно тот же самый, - не говоря уж о том, что ставить на крыше своего дома что-то вроде знаков, по которым можно судить, в каком виде дым проникает к тебе во внутренности, - это чистейшее тщеславие.

Так вот, раз уж я сижу здесь перед вами, душенька, в своем собственном кресле, в своей собственной тихой комнатке, в своем собственном меблированном доме номер Восемьдесят один, Норфолк-стрит, Стрэнд, Лондон, расположенном между Сити и Сент-Джеймским парком (если только можно сказать, что все осталось по-старому после того, как появились эти отели, которые добавляют к своему названию слово "ограниченный", потому-де, что воздвигли их акционерные общества с "ограниченной ответственностью", но которые майор Джекмен прозвал "неограниченными", так как они вырастают всюду, а если уж не могут больше расти в высоту, ставят на крыше флагштоки, однако насчет этих чудищ я могу сказать лишь одно: когда я останавливаюсь в гостинице, подавайте мне хозяина и хозяйку с приветливыми липами, а не медную доску с электрическими номерками, которые с треском на ней выскакивают, - ведь доска, натурально, не может мне обрадоваться, ну а я вовсе не хочу, чтобы меня втаскивали к ней на подъемнике, словно черную патоку на корабли, и заставляли телеграфировать о помощи посредством всяких хитроумных приборов, но безо всякого толку), - так вот, значит, душенька, раз уж я сижу здесь, мне нечего говорить о том, что я до сей поры веду свое дело - сдаю меблированные комнаты, - и, надеюсь, буду вести его до самой смерти, когда с согласия духовенства меня наполовину отпоют в церкви святого Клементия-Датчанина, а кончат отпевать на Хэтфилдском кладбище, где я снова лягу рядом с моим бедным Лиррипером - пепел с пеплом, прах с прахом.