Чарльз Диккенс - Статьи и речи

Все это пришлось не но вкусу Дитяте тайны и Злодею; последний был так мало обрадован всеобщим счастьем, что застрелил Уилла Стэнмора, который, благополучно выйдя из тюрьмы, должен был тут же жениться на Майской Зорьке, и унес его тело, а заодно и Майскую Зорьку в уединенную хижину. Там Уилл Стэнмор, уложенный наповал в четверть первого ночи, восстал в семнадцать минут первого свежее самой свежей розы и стал в одиночку драться с двумя негодяями. Однако Бездомная Скиталица, явившаяся туда с отрядом бездомных скитальцев мужского пола, которые всегда были в ее распоряжении, и кровожадный брат, явившийся туда под ручку с господином Троезвездиным, прекратили схватку, разделались с Дитятей тайны и Злодеем, а затем благословили влюбленных. Нравоучительный вечер завершился приключениями "Кровавого Ривена, Бандита". Однако, несколько утомившись и заметив по выразительным чертам мистера Уэлкса, что он для одного раза уже достаточно запутался между добром и злом, мы удалились, питая твердую надежду незамедлительно увидеться с ним в другом театре, где развлекается простой народ.

30 марта 1850 г.

II

Поскольку мистер Уэлкс предпочитает развлекаться в театрах, именуемых "Салунами", мы как-то в понедельник отправились в такое заведение, ибо мистер Уэлкс и его друзья обычно веселятся по понедельникам.

Салун, о котором пойдет речь, - самый большой в Лондоне ("Орел", что на Сити-роуд, следует исключить из этого родового понятия, так как там вниманию публики предлагаются представления иного сорта) и расположен неподалеку от Шордичской церкви. У него есть и второе название - "Народный театр". Цены местам там такие: ложа - шиллинг, партер - шесть пенсов, ярус - четыре пенса, галерея и задние ряды - три пенса. Половинные цены отсутствуют. Первая пьеса на этот раз описывалась в афишках как "величайший гвоздь сезона, великолепная новая исторически-фантастическая драма, объединяющая сверхъестественные явления с подлинными фактами и сводящая необычайные потусторонние причины воедино с материальными, ужасающими и потрясающими следствиями". Никакие королевские кони и никакие королевские солдаты * не сумели бы увлечь мистера Уэлкса в вышеупомянутое заведение с такой неотразимой силой, как это описание. Тем более что оно было снабжено литографическим изображением главных сверхъестественных причин, объединенных с наиболее завлекательными из материальных, ужасающих и потрясающих следствий. Вот почему нам сперва не удалось найти самого крохотного местечка в зале, где можно было хотя бы встать, а на этот раз, когда мы платили наличными за маленькую ложу на сцене, величиной с душевую будочку, нас со всех сторон теснила толпа желающих приобрести билеты, хотя кассир утверждал, что "в зале яблоку упасть негде".

Подъезды и коридоры Народного театра являли многочисленные свидетельства того, что его посещают чрезвычайно грязные театралы. Воздух внутри трудно было бы назвать благоуханным. И партер, и ложи, и галерея были переполнены. Среди зрителей насчитывалось немало подростков и юношей, а также множество совсем молоденьких девушек, которые превратились в развязных женщин, едва успев проститься с детством. Эти последние составляли самую неприглядную часть зрителей и самую заметную - разве только на публичных казнях занимают они в толпе еще более заметное место. Напитки публике не предлагались, если не считать содержимого портерного жбана, который (пожалуй, только несколько меньших размеров) обычно путешествует по рядам галерки не только в маленьких, но и в самых больших театрах, и собратья которого виднелись тут повсюду. Огромные бутерброды с ветчиной, наваленные на подносы словно чурки на дровяном складе, разносились по рядам для продажи голодным, и нельзя было пожаловаться на отсутствие апельсинов, пирожков, ликерной карамели и других подобных же лакомств. Театр оказался весьма вместительным, с обширной и удобной сценой; он хорошо освещается, располагает всеми необходимыми машинами, и дело в нем ведется во всех отношениях превосходно и упорядоченно. Представление началось в четверть седьмого и длилось уже сорок пять минут.

Одна из причин популярности этого театра, как и того, где мы побывали ранее, несомненно, заключается в том, что он предназначается для простого народа, которому в нем все хорошо видно и слышно. Тут зрителей попроще не загоняют в темную дыру под потолком огромного здания, как это делается в нашем некогда Национальном театре, тут они занимают самые удобные места и легко могут следить за спектаклем. Они не только не оказываются менее привилегированными по сравнению с остальной публикой, они и являются той публикой, о чьих удобствах заботится здесь дирекция. Мы уверены, что успех подобных заведений объясняется именно этим. Где бы ни обращались к простому народу - в церквах ли, в молельнях, в школах, лекционных залах или театрах, он услышит призыв лишь в том случае, если обращаются прямо к нему. Как бы ни был роскошен пир, простые люди не пойдут на него, если их там будут только терпеть. Если, оглядываясь вокруг, мы обнаружим, что им радушно предлагаются только скверные или никуда не годные вещи, начиная от шарлатанских снадобий и кончая куда более важными предметами, то тем хуже для них и для всех нас, и тем более несправедливой и нелепой показывает себя система, надменно пренебрегающая столь важным своим долгом.

Добавим, что, по нашему глубокому убеждению, эти люди имеют право на развлечения. Мы считаем безрассудными устные и письменные требования запретить подобные зрелища. Мы уже указывали, что, на наш взгляд, любовь к театральным представлениям неотъемлема от человеческой натуры. У любого известного нам народа, начиная от древних греков и кончая бушменами, мы обнаруживаем театральные представления в той или иной форме. Мы питаем глубочайшее почтение к судьям графств и к лорду-камергеру, но относимся с несравненно большим уважением к столь всеобъемлющему и неизменному свойству человеческой души и полагаем, что оно переживет многие из современных институтов. Мы ни в коем случае не собираемся осуждать такого рода театры только потому, что вход туда стоит четыре пенса, а не четыре шиллинга или четыре гинеи, хотя и готовы самым решительным образом содействовать тому, чтобы они предлагали воображению своих зрителей более здоровую и полезную пищу, и были бы рады, если бы пост театрального цензора, который, подобно многим другим, стал простой придворной синекурой, превратился бы в важную должность, играющую существенную роль в деле народного просвещения. Было бы гораздо полезнее, если бы такая цензура осуществляла здравый надзор над низшей разновидностью драмы, вместо того чтобы запрещать подлинные произведения искусства, как это было проделано с пьесой мистера Чорли * в Сэррейском театре недели две-три назад - и всего лишь из-за бессмысленной формальной придирки.