Чарльз Диккенс - Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы I-XXX)

Но прежде чем отъехал экипаж и покуда погребали туземца, мисс Токс, появившись в окне, замахала лилейно-белым носовым платком. Мистер Домби принял это прощальное приветствие очень холодно - очень холодно даже для него - и, удостоив ее чуть заметного кивка, откинулся на спинку экипажа с весьма недовольным видом. Его подчеркнутая сдержанность, казалось, доставила чрезвычайное удовольствие майору (который очень вежливо раскланялся с мисс Токс); и долго сидел он, подмигивая и сопя, как перекормленный Мефистофель.

Во время предотъездной сутолоки, на вокзале мистер Домби и майор прогуливались бок о бок по платформе; первый был молчалив и хмур, а второй развлекал его - и, быть может, самого себя - всевозможными анекдотами и воспоминаниями, в которых Джо Бегсток обычно играл главную роль. Ни тот, ни другой не заметили, что во время этой прогулки они привлекли внимание рабочего, который стоял возле паровоза и приподнимал шляпу каждый раз, когда они проходили мимо; ибо мистер Домби имел обыкновение взирать не на чернь, а поверх нее, майор же целиком погрузился в один из своих анекдотов. Наконец, когда они поворачивали назад, этот человек шагнул им навстречу и, сняв шляпу и держа ее в руке, поклонился мистеру Домби.

- Прошу прощения, сэр, - сказал человек, - надеюсь, вы поживаете недурно, сэр.

На нем был парусиновый костюм, испачканный угольной пылью и маслом; в бакенбардах его был пепел, и вокруг себя он распространял запах пригашенной золы. Несмотря на это, вид он имел приличный, и, пожалуй, его даже нельзя было назвать грязным, а короче, это был мистер Тудль в профессиональной одежде.

- Я буду иметь честь поддерживать для вас огонь в топке, сэр, - сказал мистер Тудль. - Прошу прошения, сэр, надеюсь, вы начинаете оправляться?

В ответ на сочувственный тон мистер Домби посмотрел на него так, словно подобный человек был способен загрязнить даже его зрение.

- Простите за дерзость, сэр, - продолжал Тудль, сообразив, что его как будто не узнают, - но моя жена Полли, которую в вашем семействе звали Ричардс...

Перемена в лице мистера Домби, как будто выражавшая, что он его узнал, - так оно и было, - но в значительно большей степени выразившая досадливое чувство брезгливости, заставила мистера Тудля запнуться.

- Вероятно, ваша жена нуждается в деньгах, - сказал мистер Домби, опуская руку в карман и говоря высокомерным тоном (впрочем, так он говорил всегда).

- Нет, благодарю вас, сэр, - возразил Тудль, - не могу сказать, чтобы она нуждалась. Я не нуждаюсь.

Теперь мистер Домби в свою очередь запнулся и не без смущения продолжал держать руку в кармане.

- Нет, сэр, - сказал Тудль, вертя в руках свою клеенчатую шапку, - нам живется недурно, сэр; у нас нет причин жаловаться на жизнь, сэр. С той поры у нас прибавилось еще четверо, сэр, но мы помаленьку пробиваемся.

Мистер Домби тоже не прочь был бы пробиться к своему вагону, хотя бы для этого пришлось ему сбить кочегара под колеса, но внимание его было привлечено шапкой, которую тот все еще медленно вертел в руках.

- Мы потеряли одного малютку, - сказал Тудль, - Этого нельзя отрицать.

- Недавно? - осведомился мистер Домби, пристально глядя на шапку.

- Нет, сэр, больше трех лет прошло, но все остальные здоровехоньки. А что касается до грамоты, сэр, - сказал Тудль с новым поклоном, как бы желая напомнить мистеру Домби о том разговоре, который когда-то был между ними по этому вопросу, - то мои мальчики сообща обучили меня в конце концов. Из меня мои мальчики сделали неплохого грамотея.

- Идемте, майор! - сказал мистер Домби.

- Прошу прощения, сэр, - продолжал Тудль, по-прежнему со шляпой в руке, делая шаг им навстречу и снова почтительно их останавливая. - Я бы не стал вас утруждать этим разговором, если бы не хотел завести речь о моем сыне Байлере - крещен-то он Робином, - которого вы по доброте своей сделали Милосердным Точильщиком.

- Ну, и что же, любезный, - что с ним такое? - самым суровым своим тоном осведомился мистер Домби.

- Да как же, сэр, - отвечал Тудль, покачивая головой с видом крайне встревоженным и удрученным, - приходится сознаться, сэр, что он сбился с пути.

- Сбился с пути? - переспросил мистер Домби с каким-то жестоким удовлетворением.

- Он, знаете ли, джентльмены, попал в дурную компанию, - продолжал отец, пытливо всматриваясь в обоих и явно втягивая в разговор майора в надежде на его сочувствие. - Он повел себя дурно. Бог даст, он еще образумится, джентльмены, но сейчас он на плохой дороге!

- Вероятно, это как-нибудь дошло бы до вас, сэр, - сказал Тудль, снова обращаясь к одному мистеру Домби, - и уж лучше я сам все выложу и скажу, что мой мальчик сбился с пути. Полли этим ужасно убита, джентльмены, - сказал Тудль с тем же удрученным видом и опять взывая к майору.

- Сыну этого человека я позаботился дать образование, майор, - сказал мистер Домби, беря его под руку. - Этим всегда кончается!

- Следуйте совету прямого старого Джо и никогда не давайте образования такого сорта людям, сэр, - ответил майор. - Черт побери, сэр, от этого никогда не бывает толку! Это всегда кончается плохо!

Простодушный отец стал было почтительно выражать мнение, что его сын, бывший Точильщик, которого запугивало и колотило, пороло, клеймило и обучало, как учат попугаев, некое животное в лице школьного учителя, занимавшее это место с таким же правом, с каким могла бы занимать его охотничья собака, - что этот его сын, быть может, получал образование в каком-то отношении неправильное, но мистер Домби, с раздражением повторив: "Этим всегда кончается!" - увел майора. А майор, которого нелегко было взгромоздить в вагон мистера Домби, стоявший высоко над землей, и который, не попадая ногой на подножку и падая назад на темнокожего изгнанника, клялся, что сдерет кожу с туземца, переломает ему все кости и предаст его другим пыткам, - майор едва успел до отхода поезда повторить хриплым голосом, что от этого никогда не бывает толку, что это всегда кончается плохо и что, если бы он дал образование "своему бездельнику", тот несомненно попал бы на виселицу.

Мистер Домби с горечью согласился; но его горечь и мрачный вид, с каким он откинулся к стенке вагона и, сдвинув брови, смотрел на мелькавший пейзаж, были вызваны не крахом благородной воспитательной системы, проводимой обществом Точильщиков. На шапке этого человека он заметил свежий креп и по тону его и ответам понял, что он носит траур по его сыну.

Да, с первого человека до последнего, дома и вне дома, начиная с Флоренс в его огромном доме и кончая неотесанным мужланом, который поддерживал огонь в паровозе, дымившем сейчас впереди, каждый предъявлял права на его умершего мальчика и был соперником отцу. Мог ли он забыть о том, как эта женщина плакала у изголовья его сына и называла его своим родным малюткой? И о том, как мальчик, проснувшись, спросил о ней, приподнялся на кровати и просиял, когда она вошла?