Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)

Она сделала всем знак не разговаривать с ним, к чему, сказать по правде, никто не обнаруживал ни малейшей склонности, и замолчала сама. Он тоже замолчал, но ненадолго, и вскоре повторил все тот же вопрос с настойчивостью, которая особенно пугала в нем.

- Кто-то умер здесь, - сказал он, - или умирает, и я хочу знать, кто это. Подите посмотрите, подите же! Где Джонас?

- Его нет в городе, - ответила молодая женщина.

Старик посмотрел на Мерри, словно сомневаясь в ее словах или не слыша их, и, поднявшись со стула, побрел через комнату наверх, шепча на ходу: "Дело нечисто!" Вскоре его шаги раздались у них над головой, приближаясь к тому углу комнаты, где стояла кровать (на ней умер старик Энтони); и сейчас же вслед за этим стало слышно, что он спускается вниз. Его фантазия была не настолько сильна и необузданна, чтобы нарисовать ему то, чего не было в пустой спальне; он вернулся гораздо спокойнее, и, казалось, тревога его улеглась.

- Вам не говорят, - сказал он Мерри своим дрожащим голосом, усаживаясь на место и гладя ее по голове. - И мне тоже не говорят, но я слежу, я слежу. Они вас не обидят, не бойтесь. Когда вы не спите, я тоже не сплю и стерегу. Да, да, стерегу! - пискнул он, сжимая в кулак слабую сморщенную руку. Каждую ночь я наготове!

Он говорил это задыхаясь, с судорожными паузами и, ревниво оберегая свою тайну, наклонился так близко к ее уху, что гости не поняли ничего или почти ничего. Но они видели и слышали достаточно, чтобы встревожиться, и все, вскочив с места, собрались вокруг старика, тем самым предоставив миссис Гэмп, профессиональную невозмутимость которой не так-то легко было потревожить, прекрасную возможность сосредоточить все силы своего мощного организма на яичнице, гренках с маслом и чае. Она набросилась на эти яства с таким усердием, что к тому времени, когда она сочла нужным вмешаться (так как есть и пить было уже нечего), ее лицо пылало огнем.

- Это еще что такое, сударь? - воскликнула миссис Гэмп. - Вот как вы себя ведете? Опрокинуть на вас кувшин холодной воды - так небось опомнитесь; будь на моем месте Бетси Приг, она бы так и сделала, мистер Чаффи, смею вас уверить. Шпанские мушки - больше ничем из вас эту дурь не вытянешь; и если бы кто-нибудь тут хотел вам добра по-настоящему, так поставил бы вам мушку на затылок, а горчичник на спину. Кто умер? Вот уж действительно! Не много бы мы потеряли, если бы кто-нибудь и умер, так я думаю!

- Он уже успокоился, миссис Гэмп, - сказала Мерри. - Не трогайте его.

- Да ну его, старого враля, миссис Чезлвит, - отвечала ретивая сиделка. - Никак его к рукам не приберешь. Вы уж очень его распустили. Надоедливый старикашка, мучитель этакий!

Несомненно, для того чтобы перейти от слов к делу и "прибрать к рукам" надоедливого старикашку, как в прямом, так и в переносном смысле, миссис Гэмп ухватила его за шиворот и раз десять встряхнула хорошенько; это упражнение считалось у сиделок школы Бетси Приг (а таких очень немало среди дам этой профессии) чрезвычайно успокоительным и высокополезным для нервной системы. В данном случае у пациента все поплыло перед глазами и до того спуталось в голове, что он не мог больше выговорить ни слова, а миссис Гэмп сияла, видя в этом торжество своего искусства.

- Ну вот! - сказала она и тут же распустила галстук своему пациенту, заметив, что он даже почернел в лице от такого умелого обращения. - Теперь, надеюсь, вы успокоились. А ежели совсем ослабнете, мы вас сумеем оживить, сударь, за это я поручусь. Укусить его за руку или ломать ему пальцы, произнесла миссис Гэмп, улыбаясь от сознания, что и развлекает слушателей и в то же время поучает их, - небось вскочит как встрепанный, господь с ним!

Так как этой превосходной женщине в свое время поручили заботиться о мистере Чаффи, то ни миссис Джонас, ни другие не решились вмешаться в ее систему ухода за больным, хотя все присутствующие (а особенно Том Пинч и его сестра), по-видимому, расходились с ней во взглядах; уж такова дерзость профанов, что они нередко ратуют за всякие отвлеченные принципы, вроде гуманности, любви к ближнему или другой блажи, упорно не желая считаться с существующими правилами и обычаями, и даже отваживаются отстаивать свою точку зрения против тех лиц, которые создали эти правила и установили обычаи и потому являются самыми авторитетнейшими и беспристрастными судьями в этом деле.

- Ах, мистер Пинч, - сказала мисс Пексниф, - всему виной этот несчастный брак. Если бы моя сестра не поторопилась и не соединила свою судьбу с этим негодяем, никакого мистера Чаффи не было бы в доме.

- Тише! - остановил ее Том. - Она вас услышит.

- Мне будет очень жаль, если она меня услышит, мистер Пинч, - сказала Черри, слегка повышая голос, - потому что не в моем характере делать неприятности тому, кто и так уж наказан судьбой, а всего менее родной сестре. Я знаю, что такое сестринский долг, мистер Пинч, и, надеюсь, всегда доказывала это на деле. Огастес, милое дитя, найдите мой носовой платок и подайте его мне.

Огастес повиновался, а потом отвел миссис Тоджерс в сторону, чтобы излить свое горе на ее дружеской груди.

- По-моему, мистер Пинч, - сказала Чарити, глядя вслед своему нареченному, а потом переводя взгляд на сестру, - мне надо Бога благодарить за все то, чем он меня наградил и еще наградит в будущем. Когда я сравниваю Огастеса, - тут она потупилась и смутилась, - этот образец кротости, мягкости и преданности - вам я это могу сказать не стесняясь, - с тем отвратительным человеком, за которого вышла моя сестра, и когда я думаю, что при распределении жребиев на небесах могло получиться и наоборот, мне есть за что быть благодарной, есть отчего чувствовать смирение и довольство своей судьбой.

Довольство судьбой она могла чувствовать, но смирения в ней было решительно незаметно. Ее лицо и вся манера были так далеки от смирения, что Том не мог не понять всей ее низости и невольно почувствовал презрение к ней. Он отвернулся и сказал Руфи, что им пора домой.

- Я напишу вашему мужу, - сказал он Мерри, - и объясню ему, как объяснил бы, встретив здесь, что если ему пришлось из-за меня пережить что-либо неприятное, то, передавая ему письмо, я был виноват в этом столько же, сколько почтальон, приносящий дурные вести.

- Благодарю вас, - сказала Мерри. - Может быть, ваша записка все уладит.

Она нежно простилась с Руфью, и та вместе с братом выходила уже из комнаты, когда внизу послышался скрип отпираемой двери, а вслед за тем быстрые шаги по коридору. Том остановился и взглянул на Мерри.

- Это Джонас, - сказала она робко.

- Мне, пожалуй, лучше не встречаться с ним на лестнице, - сказал Том, беря сестру под руку и делая шаг или два назад. - Я подожду его тут.

Не успел он договорить, как дверь открылась и вошел Джонас. Жена пошла ему навстречу, но он отстранил ее и сказал ворчливо: