Джон Донн - Проповеди

В первый раз Он плакал посреди поздравлений и восклицаний людских36, потом, когда все ученики кричали "Vivat Rex", "Да здравствует Царь", Благословен Царь, грядый во имя Господне, Иисус прослезился. Когда Ирод нарек себя Богом, когда он допустил, чтобы люди повторяли столь великую ложь: - Это голос Бога, а не человека" (Деян. 12:22), не удивительно, что это был неподдельный повод для плача. Но и в лучшие времена, и при лучших правителях, (во-первых, такова естественная изменчивость всего земного, а во-вторых, - и это главное - такова бесконечность и безграничность бунтующего в нас греха), мы всегда боимся худшего, скажем, слез. Каждый человек - всего лишь губка, но губка, пропитанная слезами, и если положить правую или левую руку на эту мокрую губку, из нее потекут слезы. Кладет ли Бог левую руку - наступают временные беды, правую руку - временное благоденствие, но даже этому временному благоденствию всегда сопутствует такая острая внутренняя тревога, такая неуверенность и зависть к другим, что человек, у которого ее больше, чем у других - подобен губке, проливающей потоки слез.

Иисус плакал среди восклицаний, когда все обстояло неплохо, знаменуя этим непрочность житейского счастья, потом Он плакал среди судов37, потом Иисус плакал, когда сам бросал им в лицо обвинения, чтобы показать, какая сила Им в тот момент владела и что они сами, а не Он, подписали себе приговор. Сколь часто пророки повторяют: бремя видения38, О бремя суда, которое Я видел на этом народе! Это бремя исторгло слезы у пророка Исайи: "буду обливать тебя слезами моими, Есевон..."; (Иc 16:9) - Когда нужно произнести суд над городом, Он может лишь плакать над ним. Не было на свете более милостивого и сострадательного пророка, чем Иисус, поэтому Он никогда не берет в руки жезла, но приходит со слезами на глазах. Увы, разве не принадлежит Ему вся земля, что Он дает человеку власть лишь попирать и растаптывать все вокруг? Разве не достает Богу славы Его, что Он не мог явить ее иначе, как создав человека, и разве не мог Он на время сокрушить его в мире сем, и навеки - в мире ином? Почему же Христос молит Его о милосердии, быть может, Он не довольствовался совершающимся правосудием. Если Он плакал о нем, то скорее, желая предотвратить его. И если суд над Иерусалимом совершался по Его верховной, несомненной и абсолютной воле, независимо от их грехов, разве мог Он быть недовольным собственным деянием или плакать и скорбеть о том, что Он сам совершил? Разве Бог не задает этого вопроса Израилю:

"...зачем вам умирать, дом Израилев?" (Иез. 18:31)] Бог не ответил на этот вопрос: Мы умираем, потому, что Ты убил нас. Иерусалим не стал бы судить себя, поэтому Христос осудил его; Иерусалим не стал бы оплакивать себя, поэтому Иисус плакал, но слезами этими Он хотел сказать, что предпочел бы утереть их слезы и отвратить Свой суд.

Он плакал, когда приблизился39 , говорится в Писании: "И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем" (Лк 19:41), не ранее. Если мы не приблизимся к страданиям наших братьев, если мы не увидим их, мы никогда не восплачем о них, они нас не тронут. Он приблизился, а не они: когда Он40 , а не когда они41 , когда Сам Христос, а не Его ученики, Его последователи, которые не могли принести Иерусалиму никакой пользы, узнали об этом. Не когда этот суд приблизился, - об этом ничего не сказано, так же, как и о времени суда над Иерусалимом. Сказано только, что дни эти прийдут. И все же Христос не успокаивал Себя тем, что бедствия эти предстоят в далеком будущем, и хотя до них еще далеко и обрушиться они должны только после Его смерти, Он уже теперь оплакивал будущие бедствия. Много таких ручейков впадают в эту реку, - вот причина пророческих слез Христа, но довольно разбрызгивать эти капли из реки. Хотя и частное лицо, Иисус плакал, созерцая будущие народные бедствия, плакал в лучшее время, предвидя худшее, плакал об их страданиях, ибо не Он обрек их на эти страдания, и плакал задолго до того, как эти страдания обрушились на них. Остается Его третий плач, Его первосвященнические слезы, пролитые на кресте. Эти слезы мы называем морем, но морем, окаймленным узкой полоской песка.

Скажем вкратце, что эти слезы, слезы Креста, отягчал неподъемный вес грехи всего мира. Если бы все тело было глазом, говорит апостол в послании, но здесь оно, действительно, было глазом, каждая частица его стала глазом, из которого струились кровавые слезы, и каждая частица Его тела стала глазом от их жестоких побоев и заушаний. И если Христос, глядя на Петра, вызвал у него слезы, разве не должен Его взгляд, устремленный на нас, и глаза, полные слез, - такие слезы в таких глазах, потоки слез, реки слез, моря слез - исторгать и у нас слезы? Если Петр, плакавший над своим грехом, плакал горько, то каким же должен был быть плач Христа, взявшего на Себя грехи всего мира? Когда пролились первые слезы, слезы Христа-человека, (которые мы назвали родником) мы принесли воду в дом, мы сострадали личному горю, ибо Лазарь умер. Во второй раз, когда Он пролил пророческие слезы, мы принесли соболезнования целому народу, эти слезы мы назвали рекою. В третий раз пролились слезы первосвященнические, слезы за грех, за все грехи человеческие (их мы назвали морем). Вот оно - море освобождающее42, море свободное и открытое для всех. Каждый человек может плыть домой, к себе домой, и оплакивать свои собственные грехи дома.

Я далек от того, чтобы называть нераскаявшимися грешниками всех, кто не плачет и не стенает, известно, что люди определенного склада не позволяют себе слез. И все же худший эпитет, которым лучший поэт античности наградил самого Плутона - бесслезный43 , тот, который не мог плакать. Но плакать о чем-то постороннем, а не о грехах, и если не до слез, то это значит лишить себя отзывчивости, чуткости, мягкости, теплоты и сердечности, готовности к состраданию, которая наполняет добрые души и уподобиться высохшей губке. Я уже говорил, что всякий человек - губка, превратившаяся в пемзу, она сохраняет легкость и пористость губки, но высушенной в вулканическом пламени похоти, тщеславия и других палящих мирских страстей.

Я хочу сказать лишь несколько слов об этих слезах и плаче. Что это такое, что они производят в нас, какова их природа, в чем польза и благо этих слез? Во-первых, я не согласен с метафорой св. Василия Великого: Слезы - пот больного духа44 , грех - моя болезнь, кровь Иисуса Христа противоядие, слезы - произведенный ими пот. Не согласен я и с другой метафорой св. Григория Нисского: Cлеза - ослабевшая кровь сердца45 . Слезы наша лучшая кровь, столь бурная, столь раздувшаяся и очищенная, столь разреженная духом, что через нее я становлюсь одним духом с Богом46 . Это достаточно огромно и охватывает все, о чем св. Григорий говорит: "Тот человек поистине плачет, та душа проливает истинные слезы, которая помышляет, во-первых, о том, где была она невинна47 - о блаженном состоянии, в котором находился человек в изначальной своей невинности, где был48, во-вторых, человек помышляющий, где ныне он в искушениях49. Жалкое положение, в котором ныне пребывает человек, в гуще искушений, где, не будь искушений иных, он сам для себя был бы непосильным искушением, где он есть50 - но помышляет он и о дальнейшем, где он будет в геенне51 , о невыносимых, неизбежных, непоправимых, бесконечных муках ада, где он будет52, и наконец, где он не будет на небе53 - о невыразимой радости и славе обитающих на небесах, которых он лишен, где он никогда не будет54. Эта четверица, подобная четырем рекам, омывающим рай, наводит на глубокие раздумия: где человек был, где он ныне есть, где он будет и где никогда не будет. И как земля может проливать слезы, хотя по ней не текут реки, не бьет постоянный источник и не собираются воды, также и душа может излиться в благочестивом помышлении, стать плачущей душой, хотя глаза ее сухи. Этот плач - не что иное как истинная скорбь (о ней мы говорили в самом начале), а позднее поговорим о том, за что дается нам эта скорбь.