Генри Джеймс - Предисловие к книге Джеймс Генри Повести и рассказы

Эти строки были написаны Джеймсом только для самого себя; поэтому они особенно драгоценны. Они позволяют понять, какими критериями и требованиями он руководился, обращаясь к жанру повести и рассказа, в котором ему действительно удалось создать вещи, замечательные по законченности, выразительности и психологической глубине. Запись эта интересна и ссылкой на Тургенева, опыт которого, как видим, оставался и в эту пору источником вдохновения для Джеймса, хотя он, конечно, и не повторял в своем творчестве автора "Вешних вод" и "Первой любви".

Как видно из записных книжек и предисловий Джеймса, отправным пунктом для него как новеллиста чаще всего служили реальные жизненные факты. Иногда это был случайно услышанный и поразивший его воображение анекдот; иногда воспоминание о какой-нибудь мимолетной дорожной встрече или подмеченное во время прогулки выражение лица, поза, облик попавшегося ему прохожего.

Как писал сам Джеймс, внутренний голос подсказывал ему: "Драматизируй! Драматизируй это!" Так родились многие из его повестей и рассказов - в том числе и "Дэзи Миллер", и "Письма Асперна", и "Поворот винта".

В позднейшем предисловии к "Дэзи Миллер" Джеймс вспоминал, что толчком к созданию этой новеллы послужило случайно услышанное им упоминание о промахе некой молодой американки, завязавшей знакомство с не представленным ей итальянцем и поплатившейся за это неодобрением "света". Джеймс воспользовался этим анекдотом, но, как пишет он сам, "драматизировал" его и создал образ едва ли не самой популярной из всех своих героинь. Имя Дэзи Миллер в 80-90-х годах XIX века приобрело значение имени нарицательного, хотя сам автор признавался, что идеализировал в лице этой самоуверенной, развязной, но простодушной, доверчивой и чистой сердцем девушки своих юных соотечественниц. "Моя якобы типическая фигурка была, конечно, чисто поэтическим созданием", - писал он в том же предисловии.

Судьба этой новеллы сложилась парадоксально: редактор филадельфийского журнала, которому Джеймс предложил свою рукопись, с негодованием отверг ее как "клевету на американских девушек". "Дэзи Миллер" была впервые напечатана в Англии и лишь потом переиздана в США.

Повесть проникнута характерной для Джеймса иронией. Элегантному, благовоспитанному и чопорному Уинтерборну Дэзи Миллер кажется своего рода аномалией. Этот сноб и скептик неравнодушен к обаянию ее женственности; но ее живость, открытость и простота в обращении с людьми тревожат его: он готов видеть в этих проявлениях естественной доверчивости чуть ли не симптомы испорченности и порока. Его холодность и отчужденность глубоко уязвляют девушку. Только позднее, - слишком поздно, после смерти Дэзи, Уинтерборн понимает, как он ошибся, отвергнув ее любовь. Впрочем, Джеймс кончает новеллу ироническим финалом: пожалев было о том, что он оторвался от своей страны и разучился понимать своих соотечественников, Уинтерборн возвращается в Женеву; одни говорят, что он "пополняет там свое образование", другие намекают, что он "сильно заинтересован одной иностранкой" - дамой, обладающей многими достоинствами.

В "Дэзи Миллер" уже проявилось незаурядное мастерство Джеймса в воссоздании атмосферы действия. Поэтический колорит Италии, в частности, великолепно уловлен им и в этой новелле, особенно в изображении ночного Рима, и в "Письмах Асперна", действие которых развертывается в Венеции. В предисловии к этой повести Джеймс с особым лирическим чувством говорит о своих личных воспоминаниях об Италии, которые определили тональность "Писем Асперна" и придали "всей истории романтическую гармоничность".

В январе 1887 года Джеймс занес в свою записную книжку поразившую его "курьезную историю" о капитане Силсби - "бостонском знатоке искусства и поклоннике Шелли". Он записал и подробности "любопытного приключения" Силсби, пересказанные ему одним из его знакомых. "Мисс Клермонт, бывшая любовница Байрона (мать Аллегры), жила до недавнего времени здесь во Флоренции, достигнув глубокой старости, лет восьмидесяти или около того [*Клер Мери Джейн Клермонт (1798-1879) была падчерицей Годвина и сводной сестрой его дочери Мэри, вышедшей замуж за Шелли. После разрыва с Байроном, который был отцом ее внебрачной рано умершей дочери Аллегры, Клер подолгу жила в доме Шелли и была близким другом этого поэта. Она умерла во Флоренции в глубокой старости, приняв католичество], а с нею жила младшая мисс Клермонт - лет около пятидесяти. Силсби знал, что у них есть интересные рукописи - письма Шелли и Байрона, - знал это давно и лелеял мысль завладеть ими. С этой целью он задумал план поселиться у мисс Клермонт в надежде, что старая леди, по ее дряхлости и упадку сил, умрет при нем и он сможет прибрать к рукам документы... Все произошло так, как он рассчитывал. Старуха умерла, тогда он вступил в переговоры с ее родственницей - старой девой пятидесяти лет - о предмете своих желании. Ее ответ был: "Я вам отдам все письма, если вы на мне женитесь!" Говорят, что Силсби продолжает ухаживать. Здесь, конечно, есть небольшой сюжет: две увядшие, странные, неимущие и презираемые старые англичанки, пережившие свое поколение в заплесневелом уголке чужестранного города, хранящие как свое драгоценнейшее достояние эти прославленные письма. А затем и тайная стратагема фанатика Силсби: как он сторожит и выжидает, как высиживает свое сокровище. Развязка не обязательно должна повторять то, что рассказывают о бедняге Силсби; во всяком случае, общая ситуация сама составляет сюжет и картину. Она меня очень поразила. Интерес будет заключаться в цене, какую должен заплатить герой, какую старуха или наследница потребует за письма. Его колебания, его борьба - ведь он действительно готов почти все отдать..."

Этот наскоро записанный набросок "курьезной истории" в сопоставлении с выросшей из него повестью "Письма Асперяа" позволяет уяснить особенности творческого метода Джеймса. Художник сохраняет почти без перемен фактическую канву, хотя и переносит действие на Флоренции в еще более романтичную и притом богатую "байроническими" ассоциациями Венецию. Он опускает конкретные, индивидуальные подробности биографии героя, которому поручает роль рассказчика. Это уже не "бостонский шкипер", моряк-оригинал, влюбленный в поэзию, а анонимный охотник за литературными редкостями - профессиональный публикатор, биограф, литературный критик. Его имя, его прошлое остаются в тени. Зато на горизонте повести подымается, озаряя все, что в ней происходит, своим магическим сиянием, новое светило, "созданное" воображением Джеймса: никогда не существовавший, но получивший у него полное художественное воплощение гениальный поэт-романтик, своего рода симбиоз Байрона и Шелли, но притом американец по происхождению, сумевший, как и сам Джеймс, с юных лет приобщиться и к европейской культуре.