Джером Джером - Как мы писали рассказ

В некий дом, на некой улице, поблизости от этих самых казарм, переехала в один прекрасный день некая семья. Незадолго до того у них ушла прислуга – почти все их слуги уходили от них в конце первой же недели, – и на следующий день после переезда они составили и послали в «Хронику» следующее объявление:

«Нужна прислуга в небольшую семью из одиннадцати человек. Жалованье-6 фунтов. Пива не полагается. Желательна привычка рано вставать и умение много работать. Стирка на дому. Должна хорошо стряпать и не отказываться мыть окна. Предпочтительна принадлежность к унитарианской церкви. Рекомендация обязательна. Обращаться к А. Б... и т. д.».

Это объявление было послано в среду после обеда, а в четверг в семь часов утра вся семья проснулась от непрекращающихся звонков с парадного хода: Муж выглянул в окно и с изумлением увидел толпу примерно из пятидесяти девушек, окруживших дом.

Он набросил халат и спустился – вниз, чтобы узнать, в чем дело, но не успел он открыть дверь, как десятка полтора девушек ворвались в дом с такой силой, что сбили его с ног. Очутившись в прихожей, девушки быстро повернулись снова лицом к выходу, вытолкали остальных тридцать пять, или сколько их там было, назад на ступеньки и захлопнули дверь перед самым их носом. Потом они подняли хозяина на ноги и вежливо попросили провести их к А. В.

Сначала из-за криков оставшихся на улице женщин, которые стучали кулаками в дверь и выкрикивали ругательства в замочную скважину, он ничего не мог разобрать. Но в конце концов он понял, что это прислуги, явившиеся по объявлению его жены. Тогда он пошел наверх, рассказал обо всем жене, и та решила поговорить по очереди с каждой из девушек.

Чрезвычайно сложным оказался вопрос, которая будет первой. Девушки обратились было к хозяину, но тот отвечал, что предоставляет решить это им самим, и они принялись своими силами улаживать дело.

Через четверть часа победительница, предварительно заняв у нашей поденщицы, которая ночевала в доме, несколько шпилек и зеркальце, поднялась наверх, в то время как остальные четырнадцать уселись в прихожей и стали обмахиваться своими чепчиками.

А. Б. была очень удивлена, когда перед ней предстала первая прислуга. Это была высокая, изящная и весьма приличная на вид девушка. До вчерашнего дня она служила старшей горничной у леди Стэнтон, а до того в течение двух лет была младшей кухаркой у герцогини Йорк.

«Почему же вы ушли от леди Стэнтон?» – спросила А. Б.

«Чтобы поступить к вам, мэм», – отвечала девушка.

Хозяйка изумилась. «И вы удовольствуетесь шестью фунтами в год?» спросила она.

«Конечно, мэм, я считаю, что этого вполне достаточно».

«И вы не боитесь тяжелой работы?»

«Я люблю ее, мэм».

«А привыкли вы рано вставать?»

«О да, мэм, я просто не в силах заставить себя спать после половины пятого».

«Вам известно, что мы стираем дома?»

«О да, мэм, я считаю, что гораздо лучше стирать дома. В этих прачечных только портят хорошее белье. Там стирают так небрежно».

«Принадлежите ли вы к унитарианской церкви?»

«Нет еще, мэм, но я хотела бы присоединиться к ней».

Хозяйка просмотрела рекомендации и сказала девушке, что напишет ей.

Следующая претендентка объявила, что будет служить за три фунта, так как шесть – это слишком много. Она согласна спать на кухне. Тюфяк, брошенный на пол где-нибудь под раковиной, – вот все, что ей нужно. Она добавила, что ее также влечет к унитарианской церкви.

Третья девушка не требовала никакого жалованья. Она не могла понять, для чего прислуге вообще нужны деньги, они ведут только к нездоровому увлечению нарядами. Жизнь в добродетельной унитарианской семье должна быть для честной девушки дороже всякой платы. Она просила только об одном: чтобы ей позволили платить за все вещи, разбитые ею по неловкости или небрежности. Ей не нужно свободных дней и вечеров, так как это только отвлекает от работы.

Четвертая кандидатка предложила за место премию в пять фунтов.

Тут А. Б. стало просто страшно. Она решила, что это, должно быть, больные из соседнего сумасшедшего дома, которых выпустили на прогулку, и отказалась разговаривать с остальными девушками.

В тот же день после обеда, увидев на крыльце хозяйку соседнего дома, она рассказала ей о том, что произошло утром.

«О, в этом нет ничего удивительного, – успокоила ее соседка. – Никто из нас, живущих по эту сторону улицы, не платит прислуге жалованья, а вместе с тем у нас лучшие служанки во всем Лондоне. Чтобы поступить в один из этих домов, девушки съезжаются со всех концов королевства. Это их заветная мечта. Они годами копят деньги, чтобы наняться потом здесь без жалованья».

«Но что же их сюда влечет?» – спросила А. Б., удивляясь все больше и больше.

«Как, разве вы не видите? – продолжала соседка. – Ведь окна наших кухонь выходят как раз на двор казармы. Девушка, живущая в одном из этих домов, будет всегда поблизости от солдат. Достаточно ей выглянуть из окна, чтобы увидеть солдата, а иногда он кивнет ей или даже окликнет. Здесь девушки и не мечтают о жалованье. Они готовы работать по восемнадцать часов в сутки и идут на любые условия, лишь бы согласились их держать».

А. Б. учла это обстоятельство и взяла девушку, которая предлагала пять фунтов премии. Она оказалась сокровищем, а не служанкой, всегда была неизменно почтительна и готова к любой работе, спала в кухне, а на обед довольствовалась одним яйцом.

Я не ручаюсь, что все, рассказанное здесь, истина, хотя сам думаю, что да. Браун и Мак-Шонесси придерживались другого мнения, и это было с их стороны не совсем по-товарищески, а Джефсон молчал под предлогом головной боли. Я согласен, что в этой истории есть места, с которыми трудно согласиться человеку со средними умственными способностями. Как я уже говорил, мне рассказала ее Этельберта, ей – Аменда, а той поденщица, и в рассказ, конечно, могли вкрасться преувеличения.

Но следующую историю я наблюдал своими собственными глазами, и так как она является еще более ярким примером того, какую власть приобрел Томми Аткинс над сердцами британских служанок, то я решил рассказать ее товарищам.

– В данном случае героиней является, – начал я, – наша собственная Аменда, а вы ее, конечно, считаете вполне порядочной и добродетельной молодой особой?

– Ваша Аменда, по-моему, образец скромности и благопристойности, подтвердил Мак-Шонесси.

– Таково было и мое мнение, – продолжал я. – Поэтому вы можете себе представить, что я почувствовал, когда однажды вечером на Фолькстон-стрит встретил ее в панаме (в моей панаме) и в обществе солдата, который обнимал ее за талию. Вместе с толпой зевак они шли за оркестром третьего Беркширского пехотного полка, который был расквартирован тогда в Сендгэйте. Взгляд у Аменды был восторженный и какой-то отсутствующий, она скорее приплясывала, чем шла, и левой рукой отбивала такт.