Джойс Элберт - Безумная парочка

Мой отец мертв. Он погиб где-то на Тихом океане, где бомбил проклятых япошек, один из которых убил его.

Вот почему вчерашний день так важен. Он стал вехой в моей жизни. И в жизни Харри тоже, хотя брат об этом ещё не знает. Понимаете, мой отец в течение года считался без вести пропавшим, и мы продолжали надеяться. Его не было в списках военнопленных; однажды мы получили письмо с известием об его исчезновении. Он просто растворился в небе, как Гленн Миллерii.

Люди из военного министерства никогда не говорят, что кто-то исчез, они выражаются более изысканно, но что это меняет? Я так сильно любила моего отца и вдруг прочитала это ужасное сообщение о том, что он больше не существует, что его не могут найти, что никто точно не знает о происшедшем. Харри тогда сказал:

- Не теряй надежду, Алексис. Кто знает? Может быть, он прячется где-то в джунглях.

- Или стал исполнителем фламенко, вроде Кортеса.

- Не смей так говорить, - закричала мать. - Это кощунство!

- Я просто пошутила, - попыталась оправдаться я, но не успела закончить предложение, потому что мать так сильно ударила меня по лицу, что к моим глазам подкатились слезы. Однако я сдержала их, чтобы мать не испытала удовлетворение от того, что я плачу. В детстве она часто видела меня плачущей. Она всегда била меня за всякие проступки и досыта насмотрелась на мои слезы, можете мне поверить. К тому же она никогда не любила моего отца, но сейчас, когда он исчез, изображала из себя страдалицу - эту роль она репетировала годами.

- Сейчас не время для шуток, - голос матери смягчился. - К тому же Харри прав. Возможно, отец жив. Один Бог знает правду.

Бог и Ван Джонсон. Я вспомнила фильм, в котором Ван Джонсон играл роль летчика вроде моего отца. После своей смерти он парил в небе, направляя других пилотов. Настоящий ангел-хранитель. Спасибо Луису Б. Майеруiii, Дэррилу Занукуiv, Джеку Уорнеруv, ФДР и прочим шишкам за то, что они пытались заставить меня поверить в реальность вымысла.

Но я не верила в него и никогда не поверю. Я рано начала ходить в кино. Убегала из школы, пробиралась к боковому входу в зал и смеялась над "Волшебником из страны Оз". Я умнее Джуди Гарлендvi. Я поняла, что мой отец умер, прежде, чем мы прочитали об этом. Харри тоже знал о его гибели, потому что мы думаем одинаково, но, вероятно, он не хотел огорчать меня и скрывал свои мысли. Он делал это напрасно.

О'кей. Итак, вчерашний день.

- Благодарю тебя, Господи, за пищу, которую ты даруешь нам. Аминь, произнесла мать.

Мы с Харри и матерью только что сели, чтобы съесть воскресный ужин ( то же мне дары - тушеные бычьи хвосты с клейкими лаймовыми бобами), когда к дому подъехал на велосипеде Микки Руни с телеграммой, датированной 14 октября 1945 года. Мать первой прочитала её и упала в обморок. Кажется, нашлись какие-то останки моего отца - должно быть, зубы, - и теперь все сомнения улетучились вместе с мыслями о плене. Смерть есть смерть, и я рада, что ФДР заплатил за неё своей кончиной, хоть это и звучит непатриотично. Если бы не он с его обещаниями уберечь нас от войны, мой отец был бы сейчас жив.

Нам пришлось вызвать к матери врача. Он прибыл, когда из радиоприемника доносился голос Джека Бенниvii. Доктор дал матери какую-то нюхательную соль и порцию неразбавленного виски, которую ей удалось проглотить несмотря на свою ненависть к спиртному. Она называла его "дьявольским зельем" из-за того, что отец питал к нему слабость.

Потом она произнесла слова, которые я никогда ей не прощу.

- Вероятно, он нажрался, как свинья, и поэтому его подбили. Теперь я - вдова с двумя маленькими детьми, которых должна содержать.

Мы с Харри переглянулись, у нас обоих мелькнула одна мысль: на сцене снова появилась мученица. Но Харри, в отличие от меня, всегда был дипломатом.

- Все будет хорошо, мама. - Он нежно поцеловал её в щеку. - Мы с Алексис уже не дети. Мы можем каждый день после школы работать в магазине.

- Вы уже работаете там по субботам.

- Да, но ты сможешь уволить этого тупого парня, разносчика, и сэкономить восемь долларов в неделю.

Слова об экономии средств всегда воодушевляли мою мать. Она была невероятной скупердяйкой.

Мать не посмотрела на меня, а я - на нее. Она могла лишь: 1) думать о том, что ей удастся сберечь восемь долларов в неделю; 2) испытывать к себе жалость; 3) винить умершего и неспособного защитить себя человека в том, что он разбился, потому что был пьян.

Деннис Дэй запел что-то в "Шоу Джека Бенни", и Дон Уилсон стал рассказывать нам о всевозможных применениях "Джелло".

- Это и будет нашим десертом, - сказала мать, словно ничего не произошло. - Лаймовый "Джелло" с начинкой из персиков.

Да, все это было вчера - "Джелло", Джек Бенни, день ненависти к япошкам в семействе Маринго.

Сегодня утром мать, как обычно, встала в семь часов и отправилась на кухню готовить завтрак из полуфабриката "Ролстон". Его тошнотворный запах донесся до моей кровати. Больше всего на свете я ненавидела "сухие завтраки" - меня от них тошнило. Харри тоже их не выносил, хотя Том Микс и его "ролстоновские снайперы" превозносили товар до небес. Мы с Харри часто слушали рекламу Тома Микса, однако отдавали предпочтение Джеку Армстронгу, без устали нахваливавшему "Уитиз" - "лучший американский завтрак". Однако моя мать и слышать не хотела о "Уитиз" даже летом.

- Нельзя начинать день с холодных хлопьев.

Постучав в дверь, Харри вошел в комнату. На нем была укороченная матерью старая отцовская пижама. Вид у Харри был бодрый, почти счастливый.

- Ты чего такой радостный? - спросила я.

Он запел "Гимн авиаторов": "Мы летим в небеса сквозь густые облака, чтоб обрушиться с высот на врага."

Эта песня звучала как насмешка над отцом, и я внезапно поняла, что Харри никогда не любил его так сильно, как я. Он слишком стыдился его репутации городского пьяницы. И все же я не могла сердиться на Харри. Мне это никогда не удавалось.

- Я просто зашел узнать, как ты себя чувствуешь, - сказал он.

- Со мной все в порядке.

Он знал, что это неправда, и потрепал мои волосы.

- Встретимся внизу.

Запах "Ролстона" с каждой секундой становился все более назойливым, и вскоре мать позвала нас:

- Завтрак готов!

Я услышала, как Харри направился на кухню, но не сдвинулась с места. Я продолжала лежать. Через несколько минут мать заглянула ко мне, чтобы поинтересоваться, почему я ещё не умылась и не оделась.

- Я не пойду сегодня в школу.

- В чем дело?

- У меня болит голова.

Она потрогала мой лоб.

- У тебя нет температуры.

- У меня сильная головная боль.

Она не предложила мне принять аспирин, потому что мы не держали его в доме. Моя мать - такая яростная противница всяких лекарств, что во всем Пилгрим-Лейке трудно найти второй столь же незаполненный медицинский шкафчик, как наш.