Джордж Элиот - Миддлмарч

- Так сказал Джеймс. Он говорит, что это отвратительно и недостойно джентльмена. А Джеймс в таких делах лучший судья. Мистер Кейсобон как бы старался создать впечатление, что ты можешь когда-нибудь захотеть выйти замуж за мистера Ладислава... это просто смешно. Джеймс, правда, говорит, что это сделано, чтобы у мистера Ладислава не возникла мысль жениться на тебе ради твоих денег, как будто он посмел бы сделать тебе предложение! Миссис Кэдуолледер говорит, что с таким же успехом ты могла бы выйти замуж за итальянца, который ходит с белыми мышами! Но мне пора взглянуть на малыша, - добавила Селия точно тем же тоном, набросила легкую шаль и выскользнула из комнаты.

К тому времени Доротею снова бросило из жара в холод, и, обессиленная, она откинулась в кресле. С ней творилось нечто странное - словно в смутной тревоге она внезапно осознала, что ее жизнь принимает некую новую форму, а сама она подвергается метаморфозе, в результате которой память не может приспособиться к деятельности ее нового организма. Устойчивые прежде представления сместились - поведение ее мужа, ее почтительная преданность ему, случавшиеся между ними разногласия... и самое главное, ее отношение к Уиллу Ладиславу. Мир, в котором она существовала, мучительно преображался; и лишь одно она понимала отчетливо: ей нужно подождать и все обдумать заново. Одна из происшедших с ней перемен казалась страшной, как грех: внезапное отвращение к покойному мужу, который скрывал от нее свои мысли и, как видно, извращенно истолковывал все ее поступки и слова. Потом она с трепетом ощутила в себе еще одну перемену, неизъяснимую тоску по Уиллу Ладиславу. Никогда прежде не возникала у нее мысль, что при каких-нибудь обстоятельствах он может стать ее возлюбленным; вообразите себе, как восприняла она сообщение, что кто-то видел его в этом свете, что, может быть, он сам не исключал такой возможности... а тем временем перед ней мелькали картины, о которых ей не следовало думать, возникали вопросы, на которые не скоро найдется ответ.

Прошло, казалось, много времени - сколько именно, Доротея не знала, затем она услышала, как Селия говорит:

- Ну, довольно, нянюшка; он теперь успокоился и посидит у меня на руках. Сходите поешьте, а пока Гарриет пусть побудет в соседней комнате.

- Мне кажется, До до, - продолжала Селия, которая заметила лишь, что Доротея сидит, откинувшись на спинку кресла, и слушает с покорным видом, мистер Кейсобон был очень злой человек. Мне он никогда не нравился и Джеймсу тоже. У него, по-моему, в губах было что-то злое. И, по-моему, даже твой христианский долг вовсе не обязывает тебя мучиться ради мужа, который так с тобой поступил. Надо благодарить провидение, что ты от него избавлена. Уж мы-то не стали бы его оплакивать, верно, малыш? доверительно обратилась Селия к бессознательному регулятору и центру вселенной, обладателю удивительнейших ручонок, на которых даже росли ноготки, а на головке, если снимешь чепчик, столько волос, что просто... ну, просто, неизвестно что... одним словом, Будда на западный образец.

В этот критический момент доложили о приходе Лидгейта, который, обменявшись несколькими словами с дамами, сказал:

- Боюсь, вы сегодня хуже себя чувствуете, миссис Кейсобон. Вас что-нибудь встревожило? Дайте пощупать ваш пульс.

Рука Доротеи была холодна, как мрамор.

- Сестра хочет ехать в Лоуик, просматривать бумаги, - сказала Селия. Ей не нужно этого делать, ведь верно?

Лидгейт помолчал. Потом ответил, глядя на Доротею:

- Трудно сказать. По-моему, миссис Кейсобон следует делать то, что будет более всего способствовать ее душевному покою. А покой этот не всегда достигается запрещением действовать.

- Благодарю вас, - с усилием проговорила Доротея. - Не сомневаюсь, что вы дали правильный совет. Меня ожидает множество дел. Зачем же мне сидеть здесь сложа руки? - Потом, заставив себя вспомнить о вещах, не связанных с предметом, вызвавшим ее волнение, вдруг добавила: - Мне кажется, вы знаете всех жителей Мидлмарча, мистер Лидгейт. Вам придется ответить мне на множество вопросов. У меня серьезная забота. Я должна кому-то поручить наш приход. Знаете вы мистера Тайка и все... - Но тут силы ее иссякли. Доротея внезапно умолкла и залилась слезами.

Лидгейт дал ей выпить успокоительные капли.

- Пусть миссис Кейсобон делает то, что хочет, - сказал он сэру Джеймсу, к которому зашел перед уходом. - Я считаю, что полная свобода действий для нее полезней всех лекарств.

Наблюдая Доротею во время кризиса, наступившего после смерти мужа, Лидгейт увидел, что жизнь ее нелегка, и понял - почему. В мучительной борьбе с собой ей приходилось подавлять свои чувства, а не успела она выйти на волю, как ее ожидала новая темница.

Сэру Джеймсу ничего не оставалось, как последовать совету Лидгейта, когда он выяснил, что Селия уже рассказала Доротее о неприятной для нее приписке к завещанию. Теперь ему нечем было отговариваться, у него не было причин оттягивать исполнение нужного дела. И когда на следующий день Доротея попросила сэра Джеймса отвезти ее в Лоуик, он тотчас согласился.

- Мне совершенно не хочется сейчас жить в Лоуике, - сказала Доротея. Я бы там просто не выдержала. У вас с Селией мне гораздо приятней. Издали даже удобнее обдумать, что нужно сделать в поместье. А потом мне бы хотелось пожить немного у дяди в Типтон-Грейндже, вновь походить по тем местам, где я гуляла прежде, наведаться в деревню к крестьянам.

- По-моему, сейчас для этого не время. Ваш дядя занят политической кампанией, а вам лучше держаться подальше от подобных, дел, - сказал сэр Джеймс, для которого Типтон-Грейндж сейчас был прежде всего местом обитания Ладислава. Но ни сэр Джеймс, ни Доротея не сказали друг другу ни слова о приписке к завещанию, они оба чувствовали, что упомянуть об этом невозможно. Сэр Джеймс даже в разговорах с мужчинами предпочитал не затрагивать щекотливых вопросов, для Доротеи же эта тема была запретной, ибо выставляла напоказ несправедливость мистера Кейсобона. В то же время ей хотелось, чтобы сэр Джеймс узнал о ее споре с мужем по поводу моральных прав Уилла Ладислава на наследство, - ей казалось, сэр Джеймс поймет тогда так же ясно, как она, что странное и оскорбительное для нее условие, оговоренное в завещании мужем, вызвано главным образом его решительным несогласием признать права Уилла, а не просто личными чувствами, говорить о которых ей было бы еще труднее. Признаем также: ей хотелось объяснить все это и ради самого Уилла, поскольку ее родственники, кажется, видели в нем лишь объект благотворительности мистера Кейсобона. Как можно его сравнивать с итальянцем, ходящим с белыми мышами? Эта фраза миссис Кэдуолледер издевательски сверкала перед ней, словно выведенная во тьме бесовским пальцем.