Лион Фейхтвангер - Успех (Книги 4-5)

Один из торговцев в этом ларьке показался Тюверлену знакомым. Заостренное книзу лицо, мелкие крысиные зубки, свистящий смех. Да, тот тоже узнал Тюверлена, поздоровался с ним. Г-н фон Дельмайер, не забывая одновременно восхвалять свой товар, заговорил с Тюверленом по-французски. Г-н Тюверлен сам видит, что он занимается и интересным и выгодным делом. Более выгодным и более интересным, чем политика. Тюверлен вспомнил: ему рассказывали, что страховой агент фон Дельмайер после смерти Эриха Борнгаака окончательно пошел ко дну. В связи с какими-то махинациями в кассовой отчетности "истинных германцев" он вылетел и оттуда.

От беседы с фон Дельмайером Тюверлена отвлек чей-то знакомый голос. Говоривший стоял перед соседним ларьком. Это был человек в светлом ворсистом пальто, с мужицким лицом, изрезанным глубокими складками. Он был занят тем, что с громким смехом увешивал свою спутницу, полную, шумливую даму, всякого рода старинными орденами, розетками и знаками отличия. Ибо ларек этот торговал старым господским платьем, мундирами несуществующих армий, старинными судейскими и адвокатскими тогами, но главным образом разными знаками отличия и эмблемами. Друг подле друга лежали здесь ордена времен монархии, пятиконечные звезды и кресты в форме свастики. Художник Грейдерер с шумом и хохотом вытащил полную горсть этих вещиц и забавлялся, увешивая свою спутницу разнообразнейшей смесью этих знаков почета и убеждений.

Он поздоровался с Тюверленом радушно, шумно и весело. Он снова шел в гору. Выставка его картин имела сейчас в Берлине чертовский успех. Подлые пруссаки все эти берлинцы, но вкус у них есть: особый успех имела та тщательно скрывавшаяся им картина, за которой так гонялся Остернахер. Пусть теперь он, если хочет, съездит в Берлин и полюбуется картиной. Называется она "Истинный германец". Изображен на ней один из вождей "патриотов" в полной форме и во всем своем представительном ничтожестве. И этот вождь "патриотов" не кто иной, как его друг и товарищ по ремеслу Бальтазар фон Остернахер. Вот это называется поддеть! Многословно, со смехом рассказывал он все это Тюверлену, хлопая его по плечу, хватая за пуговицы. Вытащил из кармана пачку берлинских рецензий. Расписывал, как он теперь будет купаться в деньгах. На этот раз он будет умнее и останется жить в деревне. Самое большее раза два в неделю будет ездить в город. Тюверлен спросил его о зеленом автомобиле, поинтересовался, жив ли он. Ну, конечно! Грейдерер заново отлакировал его и подарил уволенному в отставку "зайчонку". А для себя и своей сегодняшней спутницы он заказал новый, шикарный, еще зеленее.

Тюверлен двинулся дальше. Он купил себе "турецкого меду" розовато-белое липкое лакомство. Рядом с ним ревел какой-то сопливый мальчуган, глядя вслед своему улетевшему голубому шару. Тюверлен и мальчишке купил "турецкого меду". Кругом шумели, радовались жизни. Широко в ярком свете Баварской возвышенности раскинулась многообразная, источенная червями ветошь мюнхенской жизни. Народ и торговцы обжуливали друг друга терпеливо, обдуманно и хитро.

У одного ларька, торговавшего четками, изображениями ясель, распятиями, Тюверлену бросился в глаза худощавый человек с длинной, тщательно расчесанной бородой, благоговейно перебиравший священный хлам. Дела Рохуса Дайзенбергера после падения "истинных германцев" пошатнулись. Он снова теснее примкнул к клерикалам, всячески подчеркивая святость своего гаража. Здесь, на ярмарке, его внимание привлекло какое-то особенно кровавое изображение Распятого, вырезанное из дерева. Когда-то оно, должно быть, стояло где-нибудь у края дороги, защищенное решеткой от дерзновенных рук, доброй крышей - от снега и дождя, часто украшенное полевыми цветами. Сейчас оно валялось на ярмарке в Ау, обнаженное, жалкое и привлекло к себе внимание Рохуса Дайзенбергера. Он решил приютить бедного Спасителя у себя в гараже, поставить гараж под его покровительство.

Еще кто-то стоял перед кучей священного хлама, - грузный, тупой человек. Он не сводил глаз с металлического сосуда, какого-то подобия вазы.

- Что господину угодно? - спросила продавщица.

- Эту вот штуку, - ответил человек и купил вазу, не торгуясь.

Наполненная цветами, она, наверно, будет хорошо выглядеть на одной из могил третьего разряда на Южном кладбище. Он поставит ее около маленького деревянного креста, на котором черными печатными буквами выведено: "Амалия Зандгубер". Однажды она лежала перед ним в грязи и тающем снегу, раскинув ноги, с посиневшим лицом. Теперь она покоилась на Южном кладбище. Возможно, что он убил ее и за дело. Но после того, что произошло, у него возникли сомнения, и он чувствовал потребность поставить на ее могиле этот сосуд с цветами. Черт знает какая подлость, что его тогда не захотели оставить в полиции! Исповедь его тоже не принесла ему облегчения. Боксер Алоис глядел, как продавщица старательно заворачивала вазу в старую газету. Ему остается только одно, и он давно уже должен был это сделать, и он это сделает непременно: он поступит в монастырь послушником. Лучше всего было бы, если бы его приняли в какой-нибудь деревенский монастырь. На него будут возлагать работу, тяжелую работу. Он охотно будет выполнять ее. Другие будут возлагать на него работу, ему не нужно будет думать. Он найдет себе покой. А по вечерам он спокойно будет расхаживать во власяной своей рясе. Если не удастся устроиться в деревне, - что ж, он останется в городе, хотя бы в монастыре святой Анны. Старьевщица подала ему пакет с вазой. Итак, он снесет ее на Южное кладбище и еще сегодня сходит в монастырь святой Анны, справится, что нужно сделать.

- Да хранит вас бог, - сказал он старьевщице, уходя.

- Заходите, милости просим, - ответила торговка.

Тюверлен очутился перед театром Касперля. Дети шумели, полные ожидания. Тюверлен, так же полный ожиданий, как и они, смешался с их толпой. Сейчас начнется представление, сейчас появится Касперль. Вот он уже ковыляет вдоль рампы. У него медно-красный нос, на нем желтые штаны, зеленый жилет, красная курточка, белое жабо, зеленая остроконечная шапочка. "Все ли вы тут?" - закричал Касперль скрипучим пивным голосом. "Да, да!" - закричали дети, сияя, и сразу же началось представление. У Касперля ужасно много врагов. Только убьет одного, как уже появляется новый: нахальный офицер, податной чиновник, зеленый жандарм, толстый бородатый - чудо-доктор Цейлейс, американский боксер Демпси, в конце концов - черт, собственной персоной. Все снова и снова наступают они на Касперля, иногда даже с двух сторон сразу. Он валится наземь. Он говорит "Эх-ха!" и сразу же вскакивает. На него сыплются удары, но и он на удары не скупится: он то герой, то трус, все идет совсем как в жизни. Представление тянется недолго, но счастливый Касперль успевает убить и уничтожить девять своих врагов. После восьмого начинается сбор денег, и каждый из присутствующих обязан заплатить по пяти пфеннигов. Касперль не брюзга какой-нибудь. Он отпускает сочные остроты, когда его бьют, и не жалеет горчички - добрых советов на будущее время, поговорок и других образов народной мудрости, когда сам убивает других. В конце концов последний враг убит, и остается лишь извлекаемый из глубины пивного брюха смех Касперля. Представление окончено, и сейчас начнется снова. Сейчас Касперль опять спросит: "Все ли вы тут?"