Уильям Фолкнер - Город

- Ты почему ее не нашел?

- Потому что ее там не было, - сказал Тэрл.

- А ты почему знаешь, что ее там не было? - спросил мистер Сноупс.

- Мне Том-Том сказал, - ответил Тэрл.

Потому что теперь уж ни к чему было терять время. Мистер Сноупс поглядел с минуту на Том-Тома, а потом говорит:

- Куда вы ее подевали?

- Мы ее положили туда, где, как вы сказали, ей быть положено, - сказал Том-Том.

- Мы? - сказал мистер Сноупс.

- Да, мы с Тэрлом, - сказал Том-Том.

И тогда мистер Сноупс еще с минуту поглядел на Том-Тома и говорит:

- А когда я это говорил?

- Когда сказали, куда вы хотите девать предохранительные клапаны, сказал Том-Том.

Хотя к тому времени вода в баке уже сильно отдавала медью и пора было кому-нибудь заняться этим, опорожнить бак и очистить его, мистер Сноупс и не подумал это сделать. Потому что он уже больше не был смотрителем электростанции, ушел в отставку "в интересах службы", как сказал бы мистер де Спейн, когда он еще был лейтенантом де Спейном, и теперь мог сидеть целыми днями на галерее своего домика, который арендовал на окраине города, и глядеть на бак, видневшийся над джефферсонскими крышами глядеть на свой памятник, как подумали бы некоторые. Но это не был памятник: это был след ноги. Памятник означает только: "Вот чего я достиг", а след: "Вот где я был, когда двинулся дальше".

- И даже тогда он этого не сделал? - сказал дядя Гэвин Рэтлифу.

- Даже тогда, - сказал Рэтлиф. - Он не накрыл жену с Манфредом де Спейном, и для него это все равно, как если человек приколет двадцать долларов булавкой изнутри к рубахе, когда отправляется в первое плаванье и надеется, что оно приведет его в мемфисский публичный дом. Ему пока незачем отстегивать эту булавку.

2. ГЭВИН СТИВЕНС

Однако он еще не отстегнул булавку. И мы все недоумевали - на что же он живет, на какие деньги, сидя (как нам казалось) изо дня в день, все лето на ветхой галерее снятого им домика и глядя на водопроводный бак. И пока городские власти не додумались спустить воду и вычистить бак, чтобы уничтожить привкус меди в воде, мы даже не знали, сколько медных частей он отдал одному из негров-кочегаров, чтобы принудить другого помогать ему красть, и как оба эти негра, стакнувшись ради сохранения собственной шкуры, спрятали эти медяшки в бак, откуда он их не мог, не посмел вытащить.

Да и теперь мы не знаем, все ли медные части оказались там. Никогда нам не узнать, сколько именно он украл и продал на стороне (я хочу сказать пока он не заставил Том-Тома или Тэрла пособлять ему), до того или после того, как кто-то (наверное, Баффало, потому что, если бы старик Харкер заметил, что частей не хватает, он, наверно, обставил бы Сноупса и загнал бы их сам, потому что, сколько бы он ни притворялся, что ему просто интересно наблюдать, на самом деле он клял себя за свою слепоту) сообщил в муниципалитет и напустил ревизоров на электростанцию. Знали мы только то, что в один прекрасный день все три предохранительные клапана с котлов пропали; нам оставалось только предположить, вообразить, что произошло потом: Манфред де Спейн - именно Манфред - посылает за ним и говорит: "Вот что, братец, - или "док", или "дружище", - словом, кто его знает, как Манфред называл своего... ну, скажем, напарника, может быть даже "инспектором": "Вот что, инспектор, тут на двадцать три доллара и восемьдесят один цент медных частей", - он, конечно, сначала заглянул в каталог прежде, чем за ним послать, - "...пропало во время вашего правления, которое вы, конечно, желали бы сохранить незапятнанным, как жену Цезаря: а их можно просто прислать наложенным платежом". И, по словам Харкера, два ревизора мялись и мычали два дня, пока не собрались с духом и не сказали Сноупсу, на какую сумму, по их разумению и расчету, пропало медных частей, после чего Сноупс выложил деньги из своего кармана и заплатил им.

Значит, при окладе в пятьдесят долларов эта должность обошлась Сноупсу в двести сорок два доллара ж тридцать три цента его собственных, можно сказать, кровных денежек. Так что если бы он даже скопил все свое жалованье до единого цента, за вычетом тех двухсот с чем-то долларов, и если бы, предположим, он сумел за это время украсть медных частей еще на две сотни, то все равно на это недолго можно было бы содержать семью. И все же вот уже два года, как он сидел на своей галерее и смотрел (как нам казалось) на водонапорный бак. Ну, я и спросил про это у Рэтлифа.

- А он хозяйство разводит, - сказал Рэтлиф.

- Разводит? - сказал (ну, ладно, крикнул) я. - Что он может разводить? Он же от зари до зари сидит на галерее, смотрит на этот бак.

- Он Сноупсов разводит, - объяснил Рэтлиф. Разводит Сноупсов: весь ихний род, целиком, весь, скопом, подымается со ступеньки на ступеньку, вслед за ним, только вот тот из них, которому достался по наследству ресторан, вовсе и не Сноупс. Несомненно и неоспоримо, он не Сноупс; даже оспаривать это недопустимо, оскорбительно и никак, ни в какой мере непростительно, ибо его матушка, как и ее фантастическая родственница по мужу, в следующем поколении, вероятно, и даже наверняка, должна была, по выражению старинного буколического поэта, "распояша чресла свои" перед тем, как выйти замуж за того Сноупса, который считался законным отцом Эка.

Это его так звали - Эк. Тот самый, с переломанной шеей, он таким и пришел в наш город, когда заступил на место Флема, - в стальном ошейнике на кожаных ремнях. Ничего похожего на Сноупсов. Рэтлиф рассказывал, что случилось это с ним на лесопилке. (Понимаете, даже его родичи, и Флем тоже, знали, что он не Сноупс: и его загнали на лесопилку, где и хозяин-то должен быть финансовым гением, чтобы избежать банкротства, а жулику там вообще делать было нечего, потому что воровать можно только лес, а стибрить вагон тесу это все равно, что стибрить стальной сейф или вот... ну, да, этот самый водонапорный бак.)

Вот Флем и послал Эка на лесопилку дядюшки Билла Уорнера (иначе, как мне кажется, оставалось только усыпить или пристрелить его, как больного пса или негодного мула), и Рэтлиф рассказывал так: однажды Эк сказал, что за доллар на брата он и один из рабочих-негров (из тех, что поздоровее и, конечно, поглупей) подымут громадный кипарисовый ствол и положат его под пилу. Так они и порешили (я ведь уже говорил, что один из них был не из Сноупсов, а другой не из умников) и уже подняли было ствол, когда негр поскользнулся, что ли, словом, упал, и тут бы Эку только взять и выпустить свой конец и отскочить из-под бревна. Но он-то был не таков: уж не говоря о Сноупсах, но и вообще где нашелся бы такой черт, который уперся бы плечом и держал свой конец, принял на себя удар: негр грохнул свой конец оземь, а Эк все держал бревно, пока кто-то не догадался вытащить негра.

Но и тут у него не хватило обыкновенной смекалки, уж не говорю сноупсовской: ему надо бы отскочить, сообразить, что даже Джоди Уорнер не заплатит ему ни черта за спасение своего, уорнеровского негра: а он стоит, держит на себе все это треклятое бревно, у самого изо рта уже кровь пошла, хорошо, что кто-то сообразил подпереть бревно поленом и вытащить его оттуда, и он сидел, весь скорчившись, под деревом, плюя кровью и жалуясь на головную боль. ("Только не говорите мне, что ему заплатили тот доллар, - сказал, ну, ладно, крикнул я Рэтлифу, - только не говорите!")