Уильям Фолкнер - Притча

- Париж, - хрипло произнес тот.

- Вот-вот, - сказал Кролик. - От этого и хотят избавить нас завтра: от скверной привычки не попадать в Париж после четырехлетних стараний. Ничего, теперь попадем; вот и капрал отправится с нами присмотреть, чтобы все было в порядке.

- Что он натворил? - спросил капрал.

- Не церемонься, - сказал Кролик. - Не он, а мы. Убийство. Эта старая дама сама была виновата; ей нужно было только сказать, где спрятаны деньги, а потом помалкивать. А она вместо этого лежала в постели и орала как резаная, пришлось ее придушить, иначе было бы не на что добираться до Парижа...

- Париж, - сказал второй плачущим голосом.

- Только этого мы и хотели, - сказал Кролик. - Только эта цель и была у нас: добраться до Парижа. Однако люди вечно посылали его не туда, указывали неверную дорогу, травили собаками, от полицейских он только и слышал: "Ступай, ступай", - знаешь, как это бывает. И когда мы столкнулись - в Клермон-Ферране, в 1914-м, - он уже и не помнил, сколько бродил, потому что мы не знали ..сколько ему лет. Знали только, что долго, начал он еще в детстве... Ты знал, что тебе нужно в Париж, еще не зная, что тебе понадобится женщина, а, Конь?

- Париж, - хрипло сказал второй.

- ...Понемногу работал, когда удавалось найти работу," спал в кустах и конюшнях, пока на него не натравливали собак или полицию, говорили "ступай", даже не сказав, в какую сторону нужно идти, и в конце концов он решил, что никто во Франции не слышал о Париже и тем более не собирался - не ездил туда. А, Конь?

- Париж, - сказал второй.

- Потом мы повстречались в Клермоне, стакнулись, и дела пошли на лад, война уже началась, натяни военную форму - и ты свободен от полицейских, от гражданских и от всего человечества; только знай, кому нужно отдавать честь, и делай это побыстрее. Так мы поднесли бутылку коньяка одному знакомому сержанту...

- И от всего человечества? - спросил капрал.

- Ну да, - сказал Кролик. - Может, глядя на него, не подумаешь, но в темноте он может двигаться бесшумно, как привидение, и видит, как кошка; погаси на минуту свет, он вытащит у тебя из кармана зажигалку, и ты даже не догадаешься. Теперь и он...

- Он быстро научился этому? - спросил капрал.

- Само собой, приходилось смотреть, чтобы он не давал воли рукам. Он ведь ничего такого не хотел: просто не сознавал своей силы, как тогда ночью в прошлом месяце.

- И дела у вас пошли на лад, - сказал капрал.

- Как по маслу. Теперь и он был в военной форме, нам даже иногда удавалось прокатиться за государственный счет, и мы все приближались к Парижу; прошло чуть больше года, и мы оказались под Верденом, а любой бош может сказать тебе, что он почти рядом с Парижем...

- И все шло, как по маслу, - сказал капрал.

- Почему же нет? Если в мирное время люди клали деньги в банк, то куда их можно спрятать в военное, если не в печную трубу, или под матрац, или в стенные часы? Или куда угодно, где они, казалось, спрятаны надежно, для нас это не имело значения; у Коня такое чутье на десятифранковые бумажки, как у свиньи на трюфели. До той ночи в прошлом месяце, и старая дама была сама виновата; сказала бы, где спрятаны денежки, а потом лежала бы себе и помалкивала, но ее это не устраивало, она лежала и вопила как резаная, пока Конь не был вынужден заткнуть ей глотку - сам понимаешь, он не собирался причинять ей вреда, просто чуть подержал за горло, чтобы можно было искать деньги спокойно. Только мы забыли о его руках, и когда я вернулся...

- Вернулся? - переспросил капрал.

- Я был внизу, искал деньги. ...Вернулся - было уже поздно. И нас зацапали. Можно было подумать, что они удовольствуются этим, тем более что деньги они у нас забрали...

- Ты нашел их? - спросил капрал.

- Само собой. Пока он ее утихомиривал. Но нет, им показалось мало...

- Ты отыскал деньги, ушел с ними, а потом вернулся?

- Что? - сказал Кролик.

- Почему ты передумал? - спросил капрал.

Секунду спустя Кролик сказал:

- Дай еще закурить.

Капрал угостил его сигаретой, протянул ему зажигалку.

- Спасибо, - сказал Кролик. Он щелкнул зажигалкой, прикурил и погасил пламя. Опять кисти его рук быстро завертелись, потом замерли, он бросил зажигалку капралу, снова сложил руки, обхватил локти и заговорил, не вынимая сигареты изо рта:

- О чем я? Ах, да. Но их это не устраивало; просто отвести нас тихо-мирно и расстрелять для них было мало; им понадобилось затащить Коня в какую-то камеру и напугать до потери разума. Справедливость, видите ли. Защита наших прав. Просто схватить нас им было мало; мы должны были подтвердить, что сделали это. Я им сказал, но этого оказалось мало; Коню пришлось орать об этом во весь голос - черт знает зачем. Но теперь все в порядке. Теперь они нам не помешают.

Он повернулся и резко хлопнул второго по спине.

- Завтра утром будем в Париже, малыш. Не сомневайся.

Дверь отворилась. Появился тот же самый сержант. Не входя, он сказал капралу: "Пошли опять", - и придерживал дверь, пока капрал не вышел. Потом затворил ее снова и запер. На этот раз они пришли в кабинет коменданта тюрьмы, там был человек, которого он - капрал - сперва принял за обыкновенного сержанта, но потом увидел на прибранном столе принадлежности для последнего причастия - урну, кувшин, епитрахиль и распятие - и лишь потом заметил маленький вышитый крестик на его воротнике; первым сержант впустил капрала, закрыл дверь, и они остались вдвоем со священником, священник поднял руку, начертал в невидимом воздухе невидимый крест, а капрал стоял возле двери, пока даже не удивленный, лишь настороженный, и глядел на него: будь в этой комнате третий человек, он обратил бы внимание, что они оба почти ровесники.

- Входи, сын мой, - сказал священник.

- Добрый вечер, сержант, - сказал капрал.

- Можешь ты обратиться ко мне "отец"? - спросил священник.

- Конечно, - ответил капрал.

- Тогда обратись.

- Конечно, отец, - сказал капрал. Он подошел ближе и бросил быстрый, спокойный взгляд на принадлежности, лежащие на столе, священник наблюдал за ним.

- Нет, - сказал он. - Пока еще нет. Я пришел предложить тебе жизнь.

- Значит, вас послал он, - сказал капрал.

- Он? - сказал священник. - Кого ты можешь иметь в виду, кроме Творца всей жизни? Зачем Ему посылать меня сюда с предложением жизни, которую Он уже даровая тебе? Человек, о котором ты говоришь, может, несмотря на свой чин и власть, лишь отнять ее у тебя. Твоя жизнь никогда не принадлежала ему, он не может даровать ее тебе, так как, несмотря на его галуны и звезды, перед Богом он тоже лишь щепотка гнилого и эфемерного праха.

И никто не посылал меня сюда: ни Тот, кто уже дал тебе жизнь, ни другой, который не может дать жизни ни тебе, ни другим. Меня послал сюда долг. Не это, - его рука коснулась вышитого на воротнике крестика, - не мое одеяние, а моя вера в Него; и даже не как Его глашатая, а как человека...