Айн (http://marsexxx.com, marsexxx@ya.ru) - Источник

— Он примет меня или сейчас, или никогда, — говорила она секретарше. — Он сам попросил меня прийти, а другой свободной минуты у меня не будет. — Это даже не было приказанием. ?Кенщина говорила так, словно никогда не испытывала надобности придавать своему голосу повелительные интонации.

— Да, но… — На селекторе, стоявшем у секретарши на столе, загорелась лампочка. Она поспешно подсоединила провод. — Да, мистер Франкон… — Она слушала и облегченно кивала. — Да, мистер Франкон. — Обернувшись к посетительнице, она сказала: — Будьте любезны, пройдите, пожалуйста.

Молодая женщина повернулась и, проходя по направлению к лестнице мимо Китинга, взглянула на него. Ее взгляд на нем не задержался. Из состояния умопомрачительного восхищения, с которым Китинг смотрел на нее, исчезла какая-то важная составляющая — у него было время заглянуть ей в глаза. Они выглядели усталыми и немного презрительными, но у него они оставили ощущение холодной жестокости.

Это ощущение исчезло, когда он услышал ее шаги на лестнице. Восхищение же осталось. Он подошел к столу секретарши в приподнятом настроении.

— Кто это такая? — спросил он. Секретарша пожала плечами:

— Девочка босса.

— Ну и счастливчик! — воскликнул Китинг. — Надо же, а мне ни слова!

— Вы меня не поняли, — холодно сказала секретарша. — Это его дочь. Доминик Франкон.

— Да? — сказал Китинг. — О Господи!

— Вот так. — Девушка саркастически посмотрела на него. — Вы читали утренний выпуск «Знамени»?

— Нет. А что?

— Прочтите.

Загудел селектор, и секретарша отвернулась от Китинга.

Он отправил посыльного за номером «Знамени» и, получив газету, незамедлительно обратился к рубрике «Наш дом» (ведущая Доминик Франкон). Он слышал, что ее рассказы о домах известных жителей Нью-Йорка пользуются большой популярностью. Она специализировалась на интерьере, но время от времени позволяла себе вторгаться в область архитектурной критики. Сегодня предметом ее рассмотрения стала новая резиденция мистера и миссис Дейл Айнсворт на Риверсайд-драйв*. Среди прочего Китинг прочел следующее:

«Вы входите в величественный вестибюль из золотистого мрамора, и у вас возникает впечатление, что вы оказались в мэрии

или на центральном почтамте, но это не так. Тем не менее, в вестибюле есть все: антресоли с колоннадой, витая лестница, явно страдающая базедовой болезнью, картуши, напоминающие застегнутые кожаные ремешки, только сделанные не из кожи, а из мрамора. Столовая оборудована роскошными бронзовыми воротами, по ошибке помещенными на потолок, в виде садовой решетки, увитой свежими побегами бронзового винограда. Со стенных панелей свисают мертвые утки и кролики, украшенные букетами из морковки, петуний и волокнистой фасоли. Не думаю, что в натуральном виде это было бы очень красиво, но коль скоро здесь всего лишь дурная гипсовая имитация, то все замечательно… Окна спальни выходят на кирпичную стену, довольно неприглядную, но заглядывать в спальни вовсе необязательно… Окна фасада довольно велики и дают много света, а к тому же открывают чудесный вид на ноги мраморных купидонов, примостившихся снаружи. Купидоны эти весьма упитанны и премило смотрятся с улицы на фоне мрачного серого гранита, которым отделан фасад. Они заслуживают всяческих похвал, если только вам не претит лицезреть их пухлые пятки всякий раз, когда понадобится выглянуть на улицу и посмотреть, не идет ли дождь. Если же это зрелище вам надоест, ничто не мешает выглянуть из центрального окна третьего этажа и для разнообразия насладиться чугунной задницей Меркурия, восседающего на фронтоне парадного подъезда. Это очень красивый подъезд. Завтра мы посетим дом мистера и миссис Смит-Пикеринг».

Дом проектировал Китинг. I Io, несмотря на всю свою ярость, он не мог не усмехнуться при мысли о том, что, должно быть, чувствовал Франкон, читая это. И как теперь Франкон посмотрит в глаза миссис Дейл Айнсворт. Потом Китинг забыл и про дом, и про статью. Все его мысли сгрудились вокруг девушки, которая эту статью написала.

Схватив наугад три эскиза со своего стола, он направился в кабинет Франкона, чтобы тот их одобрил, в чем, кстати, не было никакой надобности.

На площадке перед закрытой дверью Франкона он остановился. За дверью раздавался голос Франкона, громкий, сердитый, беспомощный. Такой голос Китинг слышал всякий раз, когда Франкону случалось оказаться побежденным.

— …такую свинью мне подложить! И кто? Родная дочь! Я уже привык ждать от тебя чего угодно, но это переходит всякие

границы. Что мне теперь прикажешь делать? Как объясняться? Есть у тебя хоть малейшее представление, в какое положение ты меня поставила?

И тут Китинг услышал ее смех. Этот смех был так весел и так холоден, что Китинг понял, что лучше не входить. Он знал, что не хочет входить, потому что его вновь одолел страх, как и тогда, когда он заглянул ей в глаза.

Он развернулся и пошел вниз по лестнице. Дойдя до нижнего этажа, он вдруг подумал, что скоро, очень скоро познакомится с ней и Франкон не сможет теперь воспрепятствовать этому знакомству. Он подумал об этом с радостью, весело смеясь над тем портретом дочери Франкона, который уже несколько лет существовал в его сознании. Теперь перед ним возникла совершенно новая картина собственного будущего. И все же в глубине души он смутно ощущал, что будет гораздо лучше, если он больше никогда не увидит дочери Франкона.

X

У Ралстона Холкомба не было сколько-нибудь заметной шеи, но этот недостаток с лихвой компенсировал подбородок. Подбородок и челюсти образовывали плавную кривую, основанием которой служила грудь. ЦДеки у него были розовые, мягкие той дряблой мягкостью, которая приходит с возрастом и напоминает кожицу ошпаренного персика. Его седая шевелюра, напоминающая длинные средневековые мужские стрижки, поднималась надо лбом и падала на плечи, оставляя на воротнике хлопья перхоти.

Он ходил по улицам Нью-Йорка в широкополой шляпе, темном деловом костюме, светло-зеленой атласной рубашке и жилете из белой парчи. Из-под подбородка выглядывал огромный черный бант. Вместо тросточки он ходил с посохом, высоким посохом из черного дерева с массивным золотым набалдашником. Создавалось впечатление, что, хотя громадное тело Холкомба и уступило нехотя обычаям прозаической цивилизации с ее блеклыми одеяниями, его грудь и живот реяли над землей, облаченные в гордые цвета знамен его души.

Все это позволялось ему, поскольку он был гений. И президент Американской гильдии архитекторов.

Ралстон Холкомб не разделял взглядов коллег по этой организации. Он не был ни бездуховным строителем-трудягой, ни бизнесменом. Он был, как сам он твердо заявлял, человеком с идеалами.