Кен Кизи - Демон Максвелла

— У меня, — оскорбленным тоном произносит он, — есть формула для изготовления целебных мазей. Говорят, что ессеи умащали ею ноги вашего Иисуса. Обычно я продаю ее за пять фунтов, но для тебя, брат мой...

— Пять фунтов годится! Беру.

Он помогает мне донести до машины сумки и провожает меня до Каира. Ему очень не хочется со мной расставаться. Его интересует нечто большее, чем нажива. И он продолжает поедать меня своим тухлым взглядом. Когда он выходит из машины, я протягиваю ему руку и вжимаю в его ладонь бутылочку с кислотой.

— В благодарность за все то, что вы сделали для меня, брат Рагар, примите, пожалуйста, этот редкий американский эликсир. Капайте по одной капле в каждый глаз, и вы избавитесь от всех проблем; по две — и у вас откроется третий глаз; три — и вы увидите Господа в том виде, в котором Он явился в 1965 году в Сан-Франциско. Я бы никогда с ним не расстался, если бы мой отец не был масоном. Думаю, он поступил бы так же. Поэтому, будьте добры...

Он изучающе смотрит на меня, словно проверяя, не пьян ли я в девять утра, и берет бутылочку.

— Спасибо, — неуверенно произносит он и, моргая, смотрит на мое подношение.

— Внеси свою лепту — встрой свой камень, — отвечаю я.

Эпилог. Часы таксиста показывают без шестнадцати десять. Он проскальзывает в такие расщелины, через которые еще не проезжал ни один «фиат», но мне это мало чем может помочь. Говорят, что прохождение через каирскую таможню требует по меньшей мере часа. Стоит только взглянуть на всю эту толпу туристов! Они как крысы, бегущие с тонущего корабля. Без десяти десять. Надежд не остается.

Однако вылет откладывается, так как у одного из пожилых паломников случился сердечный приступ и теперь его надо выгружать. Мне сообщает об этом парень, который оказывается моим соседом.

— Прямо здесь: попытался поставить свой кофр на верхнюю полку, тут-то Господь и забрал его. То и дело случается с этими паломниками.

Парень — проповедник из Пенсильвании и тоже находился здесь в туристической поездке, после которой очень-очень устал.

— Слава Богу, что я вовремя отстал от своей группы. Но я должен был это сделать. Среди прихожан старшего поколения очень много людей, которые могут позволить себе посещение Святой Земли, даже если это становится последним, что они успевают сделать в жизни.

Двигатели наконец начинают работать, и нас отбуксировывают к началу взлетной полосы. Настроение в салоне улучшается. Отовсюду начинают доноситься возбужденные голоса. И перед самым взлетом кто-то вопрошает: «А кто выиграл схватку вчера вечером?»

«Какую схватку?» — откликается чей-то голос.

Между Неверным и Правоверным.

Все смеются, включая турок, однако кто выиграл, никто не знает. Стюардесса обещает узнать у командира и сообщить всем. Самолет взлетает.

— Что бы она ни сказала, это точно не Форман, — заявляет пенсильванский проповедник, когда лайнер выравнивается. — Я был уверен, что он давно уже спит. Я переспрашиваю, и он повторяет, не открывая глаз: — Я сказал, что вне зависимости от исхода Форман не мог победить. — И поскольку он явно не собирается развивать свою мысль, я отворачиваюсь к иллюминатору.

Мы летим над Каиром. Я вижу мост, ведущий через Нил к гостинице «Омар Хайям», и статую Изиды Разоблаченной, которая поднимает свой покров, провожая нас. Вот Бульвар пирамид... Гостиница «Мина»... Гиза... Но где же? Неужто я проглядел в этой дымке? Нет, вот она! И неудивительно: даже с такой высоты глаз ищет что-то меньшее по размеру. Но не заметить ее невозможно.

— И знаете почему? — поворачивает голову проповедник. — Потому что он дисгармоничен. Разве он может быть хорошим христианином, как он утверждает, и при этом бить людей за деньги?

Он устремляет на меня взгляд покрасневших глаз, уставших от двухнедельной слежки за разбегающимися прихожанами.

— Вот что на самом деле подкашивает этих паломников. Не возраст и не сердечная недостаточность, а дисгармония.

Глаза его закрываются, а рот открывается. Я снова отворачиваюсь к иллюминатору. Тень самолета скользит по золотым волнам Сахары. Мы ложимся на прямой курс, и пилот обращается к пассажирам на изысканном амстердамском английском языке.

— Это командир самолета Саймон Винкенуг. Похоже, нам придется сделать небольшой крюк по дороге в Стамбул и взять к западу от дельты Нила... по политическим причинам. Потеря во времени будет небольшая. Откиньтесь на спинки кресел и расслабьтесь. В Стамбуле ясно и прохладно. В соответствии с последними сообщениями из Заира, на глазах у десятитысячной толпы Мухаммед Али послал Джорджа Формана в нокаут, восстановив свое звание Чемпиона тяжелого веса. Желаю вам приятного полета.

Одноглазый и однорогий козел по кличке Киллер стоит на задних ногах, достигая человеческого роста. Передние ноги с раздвоенными копытами поджаты, борода развевается, голова наклонена вперед, рог выставлен, выпученный злобный глаз нацелен на спину Макелы.

— Макела, берегись!

Но тот даже не оборачивается, а, используя столбик изгороди как ручку гимнастического коня, отскакивает в сторону. Я с удивлением отмечаю, что для своих размеров он удивительно проворен, не говоря уже о том, что всю ночь вел машину.

Козлиный рог, скользнув по его бедру, с такой силой врезается в столбик, что свеженатянутая проволока начинает звенеть до самого курятника. Куры возмущенно кудахчут, с крыши рассерженно взлетают голуби. Все они испытывают к козлу те же чувства, что и Макела.

— Ах ты вонючая тварь! — Макела изо всех сил пинает трясущего головой Киллера, подойдя к нему с той стороны, где отсутствует глаз. — Я тебе череп раскрою! — И наносит ему еще два удара по челюсти, прежде чем ошарашенное животное начинает пятиться.

— Да брось, старик. Это ничего... — Я задумываюсь, подбирая слово. — Против тебя лично он ничего не имеет. Он так себя ведет со всеми.

Что только отчасти является правдой. Киллер действительно нападал уже на всех обитателей фермы — и на меня, и на Бетси, и на детей, когда они пытались пересечь его поле, вместо того чтобы обойти, — но что касается Макелы, похоже, козел с самого первого дня его появления испытывает к нему особые чувства.

Он приехал рано утром, когда все еще спали. Я услышал сквозь сон, как во двор въезжает машина, но подумал, что это молочный фургон моего брата, решившего пораньше начать работу, и повернулся на другой бок, вознамерившись как следует отоспаться перед предстоящим празднеством. Однако уже через несколько секунд мне приходится вскочить от дикого вопля ярости и боли, затем раздается еще один, а вслед за ним очередь грязнейших ругательств, словно вылетающих из самой преисподней.