Кен Кизи - Демон Максвелла

— Дев, ну зачем ты так? Я обещал этим ребятам. ..

— Нет, — продолжая его выталкивать, повторяю я.

— Да брось ты, чувак, — советует ему один из подростков. — Ты что, не видишь, что ты уже достал его?

— Но ребята...

— Пошли, — добавляет другой.

Они принимаются тащить его на себя, и так совместными усилиями мы доставляем его к «тойоте», из которой они все появились.

— Братья! Товарищи! Друзья! — продолжает вопить он.

— Нет, нет и нет! — отвечаю я.

Следующий визит оказывается более проблемным. Хотя бы потому, что этот гость вызывает симпатию. Он появляется на следующее утро, когда мы с Доббсом восстанавливаем разрушенную за ночь коровами изгородь. Всякий раз, как только холодает, Авен-Езер ведет стадо на амбар, надеясь прорваться к сеновалу не столько для того, чтобы поесть, сколько чтобы погреться. А в этот день было по-настоящему холодно. Оставленные после их полуночного рейда следы замерзли и впечатались в землю. Мы с Доббсом в кальсонах, комбинезонах и кожаных перчатках, но все равно замерзаем, и работа продвигается медленно. После часа безуспешных попыток вернуть столбы изгороди на место мы идем домой выпить джин-тоника и согреться. С третьей попытки мы затягиваем пролом проволокой и оставляем все как есть.

Я вижу, как он, согнувшись, стоит у нашей плиты, шевеля скрюченными пальцами и то поднося их к теплу, то отодвигая, как делает окончательно закоченевший человек, уже боящийся отогреться. Я стаскиваю сапоги и комбинезон и наливаю нам с Доббсом джин. Парень продолжает заниматься своим делом. Спустившаяся вниз Бетси говорит, что пустила его в дом, иначе он замерз бы до смерти.

— Он говорит, у него что-то есть для тебя.

— Наверняка, — откликаюсь я и подхожу ближе. Его заскорузлые лапы постепенно начинают краснеть. Да и лицо розовеет, и он улыбается.

Ему около сорока, как и Библейскому Биллу, и у него такое же загрубевшее лицо, обильно покрытое растительностью. Но волосы у него цвета можжевеловых ягод, а взгляд зеленых глаз весел и проницателен. Он говорит, что его зовут — не вру! — Малютка Джон, что мы с ним встречались пятнадцать лет назад на фестивале, и тогда ему кое-что дал я.

— Мне понравилось, и я пристрастился, — признается он, пожимая большими сутулыми плечами, — так что вряд ли уже когда-нибудь отвыкну.

Я спрашиваю, какого черта он забрался так далеко на север в тапочках, дырявых джинсах и одной розовой рубашонке. Он улыбается и снова безмятежно пожимает плечами, объясняя, что его подхватил какой-то хиппи из Лос-Анджелеса, который сказал, что едет в Юджин... ну, Джон и решил прокатиться вместе с ним, так как никогда еще не был в Орегоне. Ведь именно там живет старина Дебори. Можно будет навестить его. Мы, знаешь ли, пару раз встречались.

— К тому же, — добавляет он, пытаясь запихать свою огромную красную лапу в карман, — у меня кое-что есть для тебя.

Это заставляет меня отступить на пару шагов, несмотря на его безмятежность и веселый блеск в глазах. Путешествие в Египет научило меня никогда ничего не брать, особенно у типов, испытывающих к тебе чувство благодарности: «Друг мой, прими этот замечательный подарок, абсолютно бесплатно, от моего народа — твоему» — тебе всовывают какого-нибудь вшивого скарабея из козлиного дерьма, и ты начинаешь чувствовать себя обязанным. И чем меньше нужен этот проклятый подарок, тем большим должником себя чувствуешь.

— Вот он, — гордо заявляет Джон, извлекая из кармана клочок бумаги. — Это номер телефона Чета Хелмса.

Я говорю, что мне не нужен телефон Чета Хелмса и никогда не был нужен, даже во времена его взлета в Сан-Франциско, и что я его уже не видел десять лет!

Джон делает шаг ко мне и произносит с доверительным видом:

— Это не автоответчик, старик, — пытается объяснить он, протягивая клочок бумаги с таким видом, словно это комок чистейшего перуанского гашиша. — Это его домашний номер телефона.

— Нет, — отвечаю я, поднимая руки и отстраняясь от дара, который нужен мне так же, как козлиный помет или глоток из бутылки Библейского Билла. — Нет.

Джон снова пожимает плечами и кладет клочок на кофейный столик.

— На всякий случай, если он тебе понадобится, — говорит он.

— Нет, — отвечаю я, запихиваю клочок обратно ему в ладонь и сжимаю его веснушчатые пальцы. — Нет, нет и нет. А теперь я скажу, что я могу тебе предложить: мы тебя накормим и дадим переночевать в сторожке. А завтра я дам тебе пальто, шапку, выведу на шоссе 1-5, покажу южное направление и оставлю тебя там стоять с поднятым вверх большим пальцем. — И награждаю его своей самой непоколебимой улыбкой. — Да что ж это такое — являться без приглашения, без спальника, без носок! Это по меньшей мере неучтиво. Я понимаю, что это негостеприимно — так обращаться с путником, но, черт побери, как можно являться в таком виде?!

Он вынужден согласиться.

— Никогда не мог отказаться от путешествия. Хотя меня довольно часто выставляли за порог, хи-хи-ха.

— Ничего не хочу слышать, — продолжаю гнуть свою линию я. — Единственное, что тебе надо знать, — это что я предлагаю тебе ночлег, пищу и помощь в возвращении на Венецианский пляж, если ты перестанешь приставать ко мне со своими телефонными номерами. Понятно?

Он убирает клочок обратно в карман.

— Яснее некуда. Только проводи меня в эту свою сторожку.

Я же говорил — симпатичный гость, по крайней мере понятливый. Классический жилистый кислотный цветочек, который пошел в семена. Вполне возможно, что он уже все перепробовал, и не по разу. И теперь уже ничто не могло его остановить, и он спокойно мог ходить по снегу босиком. Я оставил его завернутым в две коровьи шкуры листающим последний номер «Чудо-бородавочника», с ревущей и позвякивающей ржавой плитой, напоминающей огненного демона парсов.

Когда он пришел во второй раз, было уже темно. Мы поужинали и смотрим вечерние футбольные новости. Я не поворачиваюсь, но вижу в зеркале отражение Бетси, которая помогает ему устроиться. Накануне Квистон с Калебом охотились на уток, и у нас на ужин две кряквы и свиязь, фаршированные рисом и лесными орехами. На столе еще стоит целая утка и два полуобъеденных остова. Джон съедает все, причем настолько чисто обгладывает кости, что рыжие муравьи могут уже не беспокоиться. Плюс к этому буханку хлеба, котелок риса, которого хватило бы на целую семью камбоджийских беженцев, и большую часть фунта масла. Он ест медленно, с отрешенным видом и решимостью, не как какой-нибудь обжора, а как койот, никогда не знающий, когда ему доведется поживиться в следующий раз и поэтому заглатывающий столько, сколько может. Я слежу за игрой, не желая смущать его своими взглядами.

«Дельфины» играют с «Патриотами», и идет последняя четверть. Игра важна для обеих команд, так как обе борются за место в турнире плей-офф. И вдруг Говард Козел прерывает свой красочный комментарий и произносит нечто, не имеющее к футболу никакого отношения. «Какой невосполнимой ни была бы потеря для обеих команд, — говорит он, — не забывайте о том, что это всего лишь игра».