Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

- Ясное дело, - сказал высокий голос, - предлагаем присоединиться, конечно.

- Что-то непохоже. Я - шеф-повар, поняли? Настоящий шеф-повар. И я имею право требовать, чтобы мне объяснили, из-за чего забастовка. Откуда же мне знать?

Оба субъекта были озадачены.

- Да ты дай ему адрес союза, - сказал низкий голос.

- Скебу?

- Ни черта! Он еще зеленый.

Стэн выслушал адрес и хотел идти.

- Но помни, ты, итальяшка, - прошипел высокий голос, в то время как чья-то рука вцепилась в плечо Стэна, - смотри в оба и не вздумай завтра опять взяться за свои яичницы! А то, как ни жаль, придется раздавить эту тыкву, что у тебя на плечах...

Стэн не послал телеграммы Кристине. Темным ущельем квартала он наугад пробирался к западу. На Девятой авеню он набрел на двадцатипятицентовый отель. Назавтра, чуть свет, он отправился в комитет союза.

Несколько часов он просидел в длинной низкой комнате, наполненной складными стульями, дымом и без дела торчащими людьми; слушал рассказы о гнусных обедах в вонючих кухнях, о непосильной работе за жалкую плату. За окнами, мутными от копоти, гремела надземка.

- Я хочу вступить в союз, - взволнованно сказал Стэн двоим, которые сидели за конторкой. - Я тоже пойду в пикет. Я все буду делать, чтоб забастовщики победили поскорее.

- Ваш членский взнос?

- Я только что приехал искать работу. Я потом заплачу.

- Ладно. Когда заплатите, тогда и получите членский билет.

Все же ему выдали значок пикетчика и послали его к одному из ресторанов на Бродвее, немного южнее Юнион-сквер.

Вместе с товарищами Стэн мерил шагами тротуар. Он был горд: он боролся за общее дело американских рабочих. - Мы скоро победим, - утешал он сам себя, когда ему приходила мысль о Кристине, о Кларе. - Тогда я как член союза получу хорошее место и сейчас же выпишу их.

С наступлением сумерек толпа забастовщиков на улице стала гуще. Их разгоняли; они возвращались снова, упорной массой. Прошел слух, что в ресторанные кухни направляется партия штрейкбрехеров под охраной полицейского отряда.

- Мы должны помешать им, ребята! Мы должны закрыть перед ними двери! кричал маленький еврей с густой черной гривой и в толстых очках, отражавших свет уличных фонарей.

Забастовщики сгрудились и образовали стену перед служебным входом. Полисмены размахивали дубинками, но держались на расстоянии. Вдруг из-за угла показались синие мундиры; окруженная ими, нерешительно продвигалась вперед небольшая кучка людей.

- Скебы! Скебы идут! - послышался крик.

Полисмены оттеснили забастовщиков от дверей к мостовой. Когда штрейкбрехеры подошли совсем близко, они попытались прорваться. Полицейские дубинки крушили без разбора. Забастовщики отступили, сдвинулись плотнее и бросились вперед; полиция не выдержала напора, и штрейкбрехеры очутились в общей свалке. Синие мундиры сошлись снова и сомкнутым строем, плотной стеной устремились вперед. Забастовщиков отбросили в водосточную канаву, скебы с жалобными криками теснились к двери. Держась вдоль края тротуара, налетел конный полицейский отряд. Забастовщики оказались зажатыми между дубинками пеших полисменов и лошадиными копытами. Они дрогнули, рассыпались, расползлись. Стэна столкнули с тротуара. Лошадиная морда мелькнула над ним, и он упал; тяжелое копыто ударило его в грудь. Ноги, дубинки, крики смешались в каком-то бреду. Потом стало тихо. Стычка окончилась. Стэн поднялся, не ощущая ничего. Забастовщики были разбиты наголову; на асфальте виднелись следы крови; скебы исчезли. Полисмены выстроились и стояли неподвижно; лошади жевали удила. Стэн скользнул за угол.

Он потерял свой значок пикетчика и шляпу; пальто его висело лохмотьями, голова болела. Он прошел несколько кварталов и тогда только ощутил тупую боль в груди, там, куда ударила его лошадь.

Мучимый тошнотой, он с трудом добрался до отеля на Девятой авеню и повалился на кровать. Он проснулся среди ночи; в комнате было темно. Он повернул голову туда, где смутной дымкой серело окно; казалось, узкий дворик давил на него оттуда.

- Кристина, - простонал он, - Кристина... - Он лежит на дне колодца; этот колодец - Америка; он упал вниз, пролетел мимо гладких черных враждебных стен. Кристина! Она далеко вверху, куда не достает ни его взгляд, ни его голос. Потом он стал думать о профсоюзе. - Они мне помогут. Разве солдату не случается получить рану в бою? - Он, американский рабочий, шел в бой за дело рабочих. - Кристина, - сказал он громко, - я поправлюсь и вернусь к тебе, - и заснул, успокоенный.

Когда он проснулся, тело его затекло так, что он не мог встать. В груди у него горело. Он пролежал весь день. Какой-то человек пришел разбудить его и принес ему миску супа. На следующий день он почувствовал, что может двигаться. Он с трудом оделся и пошел в комитет союза.

Длинная низкая комната была почти пуста. Только у конторки сидели те же двое, скорчившись на своих табуретках. Они холодно посмотрели на него.

- Узнаете меня? - спросил Стэн.

- А что вам надо?

- Вы меня посылали в пикет, угол Одиннадцатой и Бродвея. Я вступил в союз.

- Покажите билет.

- Вы мне не дали билета, вы сказали - потом, когда я смогу заплатить членский взнос. Вы мне дали значок пикетчика.

- Вы не член нашего союза.

- Но вы так долго со мной разговаривали. Вы мне дали значок...

- Где же он?!

- Я его потерял. Нас разогнала полиция. Разве вы не знаете? Я ранен.

Один из сидевших у конторки ковырял в зубах, другой разглядывал окурок сигары.

- Ну, и что же вы хотите?!

- Послушайте, я ранен. Меня ударила лошадь... вот сюда... - Он положил руку на свою впалую грудь. - Мне нужно полежать некоторое время. Я скоро поправлюсь. Тогда я получу работу, понимаете? Мне нужно немного денег.

- Забастовка кончилась. - Человек у конторки швырнул окурок на пол и зажег новую сигару.

- Мы победили?

- Во всяком случае, она кончилась.

- Значит, я могу работать? Вы ведь поможете мне, правда? Поможете найти место... поскорее?

Человек с сигарой взял газету и развернул ее перед собой так, что лица его не стало видно. Другой сказал:

- Убирайся к черту отсюда, бродяга! Мы тебя не знаем.

- Вы меня не знаете? - закричал Стэн. Потом тихо: - Вы меня не знаете?

Человек с сигарой отложил газету; оба с интересом смотрели на Стэна.

Стэн стиснул кулаки, разжал их. Он кивнул, как будто вдруг понял. Он молча вышел из комнаты.

Три дня потребовалось Стану, чтобы добраться до Клирдена. Он шел пешком, ночевал в амбарах, шел, напрягая все силы. Не раз его обгоняли повозки; он не просил подвезти его. У него не хватало денег на еду. Почти все время лил дождь, прохладный дождь, от которого ему было легче дышать. По ночам, лежа на соломе, он чувствовал в груди боль, по не очень сильную. Солома была теплая и сырая; днем он зябнул и старался идти быстрее. В ушах у него, когда он шел, неотступно звенела одна фраза: точно песня, она звучала в такт его шагам: "Мы тебя не знаем... Мы тебя не знаем..."