Макс Фриш - Штиллер

Около часу ночи я снова спустился вниз. Свет в холле был погашен, но в комнате еще горел. Я спустился в пижаме, босой, почти бесшумно. Наш друг сидел у погасшего камина и, казалось, спал. Я хотел его укрыть, но он сидел с открытыми глазами.

- Почему ты не спишь? - спросил он.

Язык у него заплетался. Теперь Штиллер был очень пьян.

- Больше не стоит пить!.. - сказал я.

Как бы назло он наполнил бокал, не спуская с меня глаз. Я попытался его образумить. Осушив бокал, он поднялся. Его сильно качнуло.

- Сам знаю, что это ребячество, - сказал он. - Я напился. Отвратительное ребячество, самого скверного тона!

Он потряс головой, огляделся по сторонам, словно чего-то искал, и ухватился за спинку кресла.

- Она умрет? - спросил он, глядя мимо меня.

Я пытался его успокоить, но он не слушал меня. Вынул кочергу из камина, но не знал, что с нею делать. В глазах у него опять стояли слезы, но на меня это не произвело впечатления - ведь он был пьян.

- Пошли, - сказал я, - пора ложиться спать!

Он посмотрел на меня.

- Вчера... после обеда... - начал он, - когда я думал, что она умирает... Вчера...

Я ждал, но он не закончил фразы. Штиллер замолчал не из-за меня, ему мешал заплетающийся язык.

- Слишком поздно, - сказал он коротко.

- Что? Что слишком поздно? - спросил я. Я продрог, и меня знобило.

- Все! - ответил он наконец. - Два года, мой милый, два года! Я старался. Видит бог, старался! - Он рыгнул. - Прошу прощенья, - пробормотал он и замолчал.

Возможно, он был менее пьян, чем мне сначала казалось. Он хотел говорить. Я пошел ему навстречу, напомнил:

- Ты сказал: "Я старался..."

Он снова сел.

- Теперь уже все равно!

Я никогда не видел Штиллера в таком состоянии, он был смешон и несчастен, вызывал жалость. Я не знал, что мне делать. Собственное благоразумие казалось мне сейчас пошлым.

- Она умрет? - спросил он, как будто этого еще не спрашивал, и закрыл лицо руками. Вероятно, его мутило.

- Ты же сам говорил с врачом, - ответил я. - Что он тебе сказал? Но дословно...

Он покачивался даже сидя, но этого не замечал, как не замечал и того, что пытается зажечь спичку обратным концом. Наконец он сдался, так и не закурив, кривая, раскрошенная сигарета торчала у него изо рта.

- Никогда не поздно!.. - изрек я. Мой тон не понравился мне самому, и я потерял нить, так и не досказав своей мысли.

- Никогда не поздно! - повторил он с усталой улыбкой. - Легко сказать, - начни сначала! А если не получается, просто не получается, не получается - потому что слишком поздно! - Он вдруг как-то сразу протрезвел. - Рольф, - сказал он, очень ясно, очень уверенно, несмотря на заплетающийся язык. - Убить человека я могу, но воскресить не могу!..

Ему казалось, что этим все сказано. Он снова потянулся за бутылкой. К счастью, она была пуста, но Штиллер выцедил еще несколько капель.

- Что?! - спросил я. - Что не получается?!

Он только покачал головой.

- Но ты ее любишь?.. Разве ты не хочешь...

Он покачал головой, не слыша меня.

- Она больше не может, - так она и сказала, - она больше не может со мной! Она просит оставить ее в покое, просто оставить в покое. Она честна, как всегда, и у меня опускаются руки. Я не знаю, Рольф, что именно не получается. Не спрашивай! Я погубил, я уничтожил эту женщину...

Его пальцы, мявшие раскрошенную сигарету, дрожали, но я был рад хотя бы тому, что он продолжает говорить.

- Я довожу ее до безумия! Я знаю. Все время чего-то жду. Какого-то чуда. А потом содрогаюсь, увидев ее. Может быть, я не прав. Возможно. Но она не переменилась. Нет, она не переменилась. Она вообще не имеет желаний, просит оставить ее в покое, просто - в покое, и все... Я не могу понять, ненавижу ее за это. Все очень просто - я околеваю, когда не могу любить, а она... - Он скомкал свою сигарету.

- А почему ты думаешь, Штиллер, что она...

Он покачал головой.

- Штиллер, - сказал я, - ты занят только собой!

- А она - нет?

- Это ее дело, - сказал я.

Он промолчал.

- И что ты называешь любовью, Штиллер?

Но тем временем он нашел другую бутылку, из которой действительно нацедил почти полный стакан.

- Брось, хватит! - сказал я. Но он выпил вино.

- Что за глупость! - сказал он. - У тебя зуб на зуб не попадает, Рольф! Оказывается, ты босой... Что я называю любовью? - припомнил он, пытаясь отхлебнуть из пустого стакана. - Я не могу любить один, без ответа, Рольф, я не святой...

Я в самом деле продрог и, безуспешно поискав глазами хоть какое-нибудь одеяло, присел на корточки, взял со стола газету, скомкал ее жгутом и сунул в камин. Там еще оставалось несколько сосновых поленьев и даже толстая буковая коряга. Некоторое время я был занят камином...

|- Что же мне делать? - вдруг услышал я голос Штиллера за спиной. - Что мне делать? Что?! - Как раз когда я оглянулся, он встал и молотил себя кулаками по лбу. Он был белее мела и по-прежнему нетверд на ногах. Но опьянение его проходило. Язык уже не заплетался. - Почему я никогда не мог обрести эту женщину? Никогда, ни на один день, Рольф, ни на один час, за все это долгое время! Никогда! Почему, скажи мне?

- А чего ты ждал?

- Чего ждал? - повторил он.

- Да, Штиллер. Я имею в виду, чего ты ждал два года назад, когда вы поселились здесь, чтобы жить вместе. Я спрашиваю, потому что действительно не знаю, чего ты ждал. Что она станет другой? Как видно, ты ждал ее превращения.

- И своего тоже! - сказал он.

- Не сочти за обиду, Штиллер, - сказал я, разжигая камин, - но это случается только в романах! Превращение! Человек понимает, что виновен перед другим, впрочем, и перед собой тоже, и в один прекрасный день решает все исправить - при одном условии, что и другой претерпит превращение. Не слишком ли дешево ты хотел отделаться?!

- Дешево, как всё в моей жизни! - услышал я в ответ.

На это я не реагировал. Я спросил:

- Чего ты в самом деле ждал?.. - Штиллер как будто раздумывал, я снова занялся камином. - То, чего ты требуешь, выше человеческих сил, - наконец ответил я сам. - Когда я читал твои письма, Штиллер, мне тоже казалось, что ты говоришь не о любви, а о нежности, ну, как бы тебе сказать, о каком-то ином обличии Эроса... мужчина в нашем возрасте нуждается в этом, Штиллер, и, по-моему, чудесно, когда у тебя это есть... Но, - добавил я, - у вас ведь не в том дело...

Теперь огонь весело трещал, Штиллер мне не препятствовал, я мог говорить сколько угодно, даже больше, чем мне хотелось. И я снова начал:

- Ты говоришь - "не получается". И тебя это удивляет. После стольких лет опыта? Ты говоришь - "я пытался". Можно подумать, что ты волшебник, что ты можешь расколдовать фрау Юлику, превратить ее в нечто другое. А ведь все сводится единственно к тому... это трудно выразить, Штиллер... к тому, что вся твоя жизнь свелась к Юлике. Да, да, Штиллер. Почему ты вернулся из Мексики? Потому лишь, что осознал это. Вы - супруги. Все воскресить? Старая, нелепая твоя мысль, Штиллер, уж позволь мне заметить. Убийственное твое высокомерие! Ты - спаситель Юлики и себя самого!