Николай Фробениус - Лакей маркиза де Сада, или Каталог Латура

Я рисовал на ней. А она рисовала меня. Пока она рисовала, я рассказывал ей истории. Многие из них я слышал от месье Леопольда, истории о животных, из которых он делал чучела, о путешествиях в Африку и на Дальний Восток. Она хвалила мои рассказы. Но это были его слова, не мои. Бывало, я сам не понимал, о чем говорю, просто прилежно подражал ему. Валери слушала, иногда смеялась, иногда становилась грустной. Я как будто лепил ее как хотел с помощью этих рассказов. Когда я уходил, она говорила мне "до свидания". И я возвращался к ней. Все, что Валери делала и говорила, - ее глаза, ее рисунки, - все убеждало меня в том, что в скором времени мы уедем из Онфлёра и я смогу начать новую жизнь.

Валери рассказывала мне о старых временах. О Париже. О публичных домах и аристократах, все, что она знала и видела. Рынок, Пале-Рояль и Отель-Дьё. Когда она говорила о Париже, лицо ее меняло цвет, по скулам разливался румянец. Она поднимала голову. Валери любила ходить на прогулки и хотела, чтобы я сопровождал ее, мы поднимались на холмы.

- Смотри, море!

Я гулял с ней, хотя красивые виды мало привлекали меня. Я больше любил слушать, как Валери рассказывает о Париже.

Люди с удивлением смотрели на нас. Женщины хриплыми голосами обзывали Валери ведьмой, кричали, что у нее дурной глаз. Тогда она почти перестала показываться на улице. На рыбный рынок она ходила рано утром, когда было еще темно. А хлеб и овощи просила покупать меня. Она стала бояться женщин. Говорила, что ей снятся плохие сны и мучит предчувствие какой-то беды.

***

Вскоре я извел все деньги, какие были в ларце Бу-Бу. Я так много рисовал на теле Валери, что ей было некогда принимать других клиентов. Я чертил круги на ее сосках, и она действительно кричала от боли, мне нравилось это слушать. Она делала со мной все, что хотела, ее ногти делали это, а потом она целовала мое лицо и говорила, что я ей нравлюсь, но я, конечно, не верил ей. Прижимаясь щекой к ее теплому животу и глядя на облака и гребни холмов, я был близок к тому, чтобы почувствовать боль.

***

Я стою один в доме Бу-Бу. Ночь, и я закрываю глаза. Пытаюсь вспомнить мебель, которая раньше стояла здесь, платья Бу-Бу, ее счета. Но все это расплывается. Я ничего не помню. Ничего не чувствую. Меня обволакивает тьма, и в голове у меня бьется лишь одна ясная мысль.

Я хочу уехать в Париж. Там я узнаю, что такое боль.

***

Но уехал я из Онфлёра из-за этого негодяя Гупиля.

Ему не нравились слухи, которые ходили о Валери и обо мне, и он решил положить этому конец. Мы портили его репутацию. Дом, в котором жила Валери, принадлежал Гупилю, однажды вечером он явился к ней, распахнул дверь и сказал, что дела его идут плохо и он, к сожалению, вынужден выселить ее, в этом помещении будет устроен продовольственный склад.

- До отъезда в Париж можете пожить тут еще несколько дней.

Он вежливо закрыл за собой дверь.

Я дремал в доме Бу-Бу и грезил о Гупиле. Он король. Ездит в карете, запряженной дюжиной лошадей. Каждое утро король осматривает свои поля и думает о своих владениях. Каждое утро садится на корточки и нюхает свою траву. Растирает в пальцах свою землю. Небо над полями тоже принадлежит ему. Он любит ходить нагишом по своим владениям. Я - мальчик, и меня одолевают мечты. Я сижу на дереве с ножами, заткнутыми за пояс. Сплю на этом дереве, и мне снится, что я пускаю ножи в ход. Как же мне разделаться с ним? Это должно произойти медленно, думаю я. Однажды утром лакеи находят короля на поле. Он расчленен на части. Я просыпаюсь на дереве, ножи мои сверкают, и я еще никогда не ощущал такой пустоты.

Солнечным утром я пошел к Валери. У меня было много хороших предложений. Может, нам ограбить Гупиля? И уехать в Париж? Что-что? Оказывается, Валери знает, где он прячет свои драгоценности. Она считает, что мне не составит труда пролезть к нему через окно. И я говорю:

- Конечно.

***

Я стою, спрятавшись за пустыми винными бочками, и смотрю на дом Гупиля. В окне горит свет. На Гупиле карнавальный костюм. Сегодня вечером мадам Плессир дает бал-маскарад. После великолепного ужина и великолепного вина, после флирта с девицами Онфлёра, которых он будет лапать за грудь, Гупиль отправится к простой шлюхе и, как обычно, проведет у нее ночь. Я вспоминаю тело Гупиля, его жалкий фаллос и представляю себе, что он будет делать с этой шлюхой. Темнеет. Я засыпаю от запаха кислого вина. Просыпаюсь я уже непроглядной ночью. Пересекаю площадь и вдоль стен домов прокрадываюсь на задний двор. Ножом откидываю крючок на окне. Поднимаюсь по красной лестнице. Вхожу в изящно обставленную спальню Гупиля.

"Говорят, этот скряга прибил ларец с драгоценностями к полу у себя под кроватью. Одной из этих вещиц нам хватит, чтобы доехать до Парижа".

Так сказала Валери.

Я открываю дверь. В постели кто-то лежит.

Я не двигаясь стою у кровати. Гупиль спит, на его лицо падает синеватая тень. На голову, покрытую жидкой растительностью, натянут старый ночной колпак. Неужели он вернулся, пока я спал за бочками? Я жду. Сжимаю в руке нож и жду. Мне чудится, что адвокат проснулся, я попадаю ножом ему в лицо и отворяю его, как дверь. От ожидания меня знобит. В это время Гупиль открывает глаза. Но продолжает лежать. Он тупо глядит на меня, словно не понимает, что видит меня наяву. В комнате очень тихо. Мне хочется пошевелиться, что-нибудь сказать или сделать. Но меня что-то удерживает. Тишина. Ее породил король в кровати. Он распоряжается ею. Властвует над ней. Его затуманенный взгляд удерживает меня на месте. Я не дышу. Король моргает. И снова закрывает глаза. Замерев, я смотрю на Гупиля, жду, что он встанет, начнет говорить, даст наконец мне повод пустить в ход нож и увидеть его боль. Но он неподвижно лежит в кровати, он спит. Ему показалось, что он видел меня во сне.

Я заползаю под кровать и в самом деле нахожу там драгоценности. Смотрю на спящего Гупиля, на его дурацкий колпак, на лицо с закрытыми глазами.

По красной лестнице я спускаюсь в кабинет Гупиля. Подношу огонь к его бумагам, тут же загорается и мой сюртук. Я смотрю на пламя, которое лижет мою руку. Чувствую, как от запястья к локтю ползет тепло. Может, я теперь испытаю боль? Загораются стол и бухгалтерские книги. Вокруг меня все пылает. Через прожженную в рукаве дырку я вижу свою кожу. Она сморщилась, полопалась, покраснела. Но я не чувствую ничего, кроме тепла. В раздражении я выбегаю из кабинета.

Вылезаю в окно. На площади останавливаюсь под деревом и смотрю, как огонь лижет рамы. Во рту привкус железа, и только через несколько секунд я понимаю, что в кабинете Гупиля прикусил себе язык. Я тяжело и часто дышу. И думаю, что теперь могу делать все, что пожелаю, мне хочется написать это на земле носком башмака, может быть, тогда кто-нибудь поймет, что тут случилось. Но в это время наверху в доме раздается грохот, что-то рушится. С другой стороны дома слышится голос Гупиля: