Томас Гарди - Рассказы

1890

ГЕРЦОГИНЯ ГЕМПТОНШИРСКАЯ

рассказ тихого джентльмена

Перевод М. Лорие

Тому назад лет пятьдесят тогдашний герцог Гемптонширский, пятый носитель этого титула, был первым человеком в своем графстве, а тем более в окрестностях Бэттона. Он происходил из древнего рода Сакслбай, известного своей приверженностью короне и еще до получения герцогского звания насчитывавшего по мужской линии немало прославленных воинов и духовных особ. Прилежному историку графства понадобился бы целый день, чтобы скопировать в боковом приделе приходской церкви многочисленные надгробные статуи и надписи на бронзовых досках, посвященные их памяти. Самого герцога, однако, мало интересовали старинные летописи на металле и камне, даже если они касались его собственных предков. Свои помыслы он предпочитал отдавать низменным и грубым забавам, которые ему в изобилии доставляло его положение. При случае он умел заткнуть рот какому-нибудь из своих подчиненных крепким ругательством, действовавшим как бомба, и он, бывало, подолгу пререкался со священником о сравнительных достоинствах петушиного боя и травли медведей.

Внешность у этого вельможи была незаурядная. Цвет лица его напоминал листья медного бука. Сложения он был богатырского, но немного сутулился; рот имел большой, а вместо тросточки носил с собой необструганный ствол небольшого деревца либо мотыгу, которой нещадно рубил попадавшиеся на пути кусты чертополоха. Замок его стоял в парке, окруженный со всех сторон, кроме южной, густыми вязами; и, когда светила луна, с большой дороги было видно, как поблескивает вдали каменный фасад, осененный тяжелыми ветвями, словно белое пятно на фоне мрака. Жилище это, хоть и называлось замком, почти не было укреплено, да и возводилось оно с большим вниманием к удобству обитателей, чем те неприступные твердыни, к коим, строго говоря, применимо это наименование. То был помещичий дом, внутри распланированный скучно, как шахматная доска, а снаружи украшенный, в подражание замкам, фальшивыми бастионами и бойницами, за которыми высились зубчатые дымовые трубы. В безветренную погоду, в тот утренний час, когда по коридорам, как призраки, снуют служанки, разжигая камины, и в узких полосках света, проникших сквозь щели ставен, словно подмигивают и улыбаются фамильные портреты, - десятка полтора тонких голубых дымков отвесно поднимались из этих труб, а потом, растекаясь вширь, повисали высоко над домом, точно огромный плоский балдахин. Вокруг раскинулись на десятки тысяч акров прекрасные, плодородные земли майората: живописные лужайки и боскеты повсюду, где их можно было увидеть из окон замка, а дальше - скромные пашни, заслоненные от любопытных глаз искусно расположенными насаждениями.

Следующим после владельца всего этого богатства должен быть назван второй человек в приходе - настоятель церкви, его преподобие достопочтенный мистер Олдборн, вдовец, чересчур сухой и суровый для священника. Внешний его облик - белоснежный шейный платок, аккуратно причесанные седые волосы, жесткие черты лица - никак не свидетельствовал о душевной теплоте, без которой так трудно пастырю делать добро своим ближним. Последним в ряду Нептуном среди этих местных планет - был младший священник мистер Элвин Хилл. Это был красивый юноша, кудрявый, с мечтательными глазами - до того мечтательными, что если долго глядеть в них, казалось, будто возносишься и паришь среди летних облаков, - с лицом свежим, как цветок, и без признаков усов и бороды. Было ему лет двадцать пять, но на вид - не более девятнадцати.

У настоятеля была дочь по имени Эммелина, девушка такая кроткая и простодушная, что чуть ли не все в той округе успели заметить, оценить и обсудить ее красоту, когда сама она еще и не догадывалась о том, что красива. С детства она мало видала людей; при встрече с мужчинами испытывала страх и смущение. Всякий раз, как в доме ее отца появлялся какой-нибудь незнакомый ей посетитель, она убегала в сад и оставалась там до его ухода, браня себя за малодушие, но не умея преодолеть его. Добродетельность Эммелины заключалась не в стойкости характера, но в прирожденном нерасположении ко всему дурному, привлекавшему ее не больше, чем мясо привлекает травоядных. Прелесть ее лица, повадок и нрава не оставила равнодушным посвященного в духовный сан Антиноя, а также и герцога, который, хоть и не смыслил ничего в тонком обращении и всегда держался неуклюже по отношению к прекрасному полу, - словом, отнюдь не был дамским угодником, однако же, увидев неожиданно Эммелину, вскоре после того как ей исполнилось семнадцать лет, воспылал к ней прямо-таки неистовой страстью.

Случилось это однажды летом на опушке рощицы между замком и домом священника; герцог стоял там, наблюдая за подземной работой крота, а девушка вдруг пробежала в нескольких шагах от него с непокрытой головой, ярко освещенная солнцем. Герцог вернулся домой потрясенный, как человек, увидевший ангела. Он поднялся в свою картинную галерею и провел там несколько времени, разглядывая портреты красавиц, давно успокоившихся в могиле, и словно впервые задумавшись над тем, какую важную роль эти женщины сыграли в продлении рода Сакслбай. Он пообедал в одиночестве, за обедом немало выпил и поклялся, что Эммелина Олдборн будет принадлежать ему.

А надо же было случиться, что тем временем между этой девушкой и младшим священником завязались втайне какие-то нежные отношения. Что именно у них произошло, навсегда осталось неизвестным, но отец ее явно этого не одобрял. Он повел себя холодно, твердо и неумолимо. Помощник его вскоре исчез из прихода, исчез почти внезапно, после того как однажды вечером в саду между ними разыгралась ссора, и вперемежку с их гневными возгласами, как стоны умирающих средь грохота битвы, слышались мольбы и рыдания женщины. А спустя немного времени было объявлено, что скоро - до странности скоро состоится бракосочетание герцога с мисс Эммелиной Олдборн.

День свадьбы наступил и прошел: она стала герцогиней. За весь этот день никто, казалось, не вспомнил о незадачливом любовнике, а может, кто и вспомнил, да счел за благо утаить свои мысли. Одни, кто посмелее, говорили о вельможных супругах в шутливом тоне, другие отзывались о них в словах изящных и почтительных, - смотря по тому, что подсказывал каждому его пол и свойства характера. И только вечером звонари на колокольне, среди которых Элвин пользовался особенной симпатией, немножко отвели душу разговорами о скромном молодом человеке и о сожалениях, возможно, терзающих женщину, которую он любил.

- Неужто вы не понимаете, что тут что-то неладно? - сказал, отирая вспотевший лоб, тот звонарь, что ведал дискантовым колоколом. - Я-то знаю, в какую конюшню ей хотелось бы нынче вечером поставить своих лошадей, когда они остановятся на ночлег.