Иоганн Гете - Разговоры немецких беженцев

- Что же это за коллекция? - спросила баронесса.

- Конечно, не что иное, как скандальная хроника,- вставила Лиза.

- Вы ошибаетесь,- сказал старик.

- Увидим,- ответила Луиза,

- Дай же ему договорить,- произнесла баронесса.- И вообще оставь привычку резко и недружественно нападать на человека, даже если он, шутки ради, и готов стерпеть эти нападки. У нас нет причин потакать таящемуся в нас злонравию, хотя бы и в шутку. Объясните мне, мой друг, из чего состоит ваша коллекция? Сгодится ли она для нашего развлечения? Давно ли вы начали ее собирать? Почему мы до сего времени ничего о ней не слыхали?

- Я вам представлю полный отчет,- отвечал старик.- Я уже давно живу на свете и всегда старался присмотреться к тому, что случается с тем или иным человеком. Я не нахожу в себе ни сил, ни решимости для обозрения всеобщей истории, а отдельные мировые события сбивают меня с толку; однако среди многочисленных историй из частной жизни, правдивых и ложных, которые обсуждаются в обществе или рассказываются друг другу на ухо, попадаются иногда такие, что обладают более истинной и чистой прелестью, нежели прелесть новизны. Одни способны развлечь нас благодаря остроумному повороту; другие на какие-то мгновенья открывают нам человеческую натуру и ее сокровенные глубины, а иные потешают нас забавными дурачествами. Из большого числа подобных историй, что в обыденной жизни тешат наше внимание и нашу злобу и столь же обыкновенны как и люди, с которыми они приключаются и которые их рассказывают, я отобрал те, что, на мой взгляд, особенно характерны, что занимают и трогают мой ум, мою душу и, когда я мысленно возвращаюсь к ним, дарят мне минуты спокойной и незамутненной радости.

- Очень любопытно, - сказала баронесса,- услышать, какого рода эти ваши истории и о чем в них, собственно, идет речь.

- Вы легко можете догадаться, что о судебных процессах и семейных распрях речь в них пойдет не часто. Дела такого рода большею частью интересуют лишь тех, кому они отравляют жизнь.

Л у и з а. А о чем же эти истории?

С т а р и к. В них обыкновенно рассказывается,- не стану этого отрицать,- о тех чувствах, что связывают или разделяют мужчин и женщин, делают их счастливыми или несчастными, по чаще смущают и путают, нежели просветляют.

Л у и з а. Вот оно что! Значит, вы намереваетесь преподнести нам в качестве изысканного развлечения набор непристойных анекдотов? Простите мне, мама, это замечание, но оно напрашивается само собой, а ведь надо же говорить правду.

С т а р и к. Надеюсь, вы но найдете в моей коллекции ничего такого, что я мог бы назвать непристойным.

Л у и з а. А что вы обозначаете этим словом?

С т а р и к. Непристойные речи, непристойные рассказы для меня непереносимы. Ибо они представляют нам вещи низменные, не стоящие внимания и обсуждения, как нечто необыкновенное, нечто притягательное, и вместо того, чтобы приятно занять наш ум, возбуждают нечистые желания. Они скрывают от наших глаз то, что надо либо видеть без всяких покровов, либо не видеть вовсе.

Л у и з а. Я вас не понимаю. Вы ведь все же постараетесь изложить нам ваши истории поизящней? Неужели мы позволим оскорбить наш слух пошлыми анекдотами? Или у нас здесь будет школа, где наставляют юных девиц и вы еще потребуете за это благодарности?

С т а р и к. Ни то, ни другое. Ибо, во-первых, ничего нового для себя вы не узнаете, в особенности потому, что, как я с некоторых пор замечаю, вы никогда не пропускаете небезызвестных статей в ученых журналах.

Л у и з а. Вы позволяете себе колкости.

С т а р и к. Вы - невеста, и потому я вам не ставлю этого в упрек. Я только хотел вам показать, что и у меня найдутся стрелы, которые я при случае могу в вас пустить.

Б а р о н е с с а. Я уже поняла, к чему вы клоните, объясните ей тоже.

С т а р и к. Для этого мне пришлось бы лишь повторять то,

что я уже сказал в начале нашего разговора, но что-то не похоже, чтобы у мадемуазель Луизы было желание прислушаться к моим словам.

Л у и з а. При чем тут желание или нежелание и все эти разглагольствования? Как бы на это дело ни смотреть, эти ваши истории наверняка окажутся просто скандальными, с той или иной точки зрения, вот и все.

С т а р и к. Должен ли я повторять, милая барышня, что благомыслящему человеку может показаться скандальным лишь то, в чем он усмотрит злобу, высокомерие, стремление вредить ближним, нежелание помочь, так что ему и глядеть-то на это не захочется; напротив того, небольшие прегрешения и недостатки он находит забавными, особенно же его привлекают истории, где он видит хорошего человека в некотором противоречии с самим собой, со своими желаниями и намерениями, где упоенные собою глупцы бывают посрамлены, поставлены на место или обмануты, где всякого рода наглость наказывается случайным или естественным образом, где планы, желания и надежды либо исполняются не вдруг, нарушаются и вовсе идут прахом, либо неожиданно оказываются близки к осуществлению и в самом деле осуществляются. Охотнее всего он устремляет свой бесстрастный взор туда, где случай играет с человеческой слабостью и несовершенством, и ни одному из его героев, чьи истории он сохраняет в памяти, не приходится опасаться порицания или ждать похвалы.

Б а р о н е с с а. Такое предисловие вызывает желание поскорее услышать что-нибудь на пробу. А я и не знала, что в нашей жизни (а ведь большую часть ее мы провели среди одного и того же круга) случалось много такого, что можно было бы включить в подобную коллекцию.

С т а р и к. Конечно, многое зависит от наблюдателя и от того, что он сумеет извлечь из того или иного случая, но не стану отрицать: кое-что я позаимствовал из старых книг и преданий. Быть может, вам даже будет приятно встретить давних знакомцев в новом обличье. Но именно это дает мне преимущество, коим я отнюдь не намерен поступиться: ни к одной из моих историй не следует подбирать ключ!

Л у и з а. Но вы же не запретите нам узнавать наших друзей и соседей и, если нам вздумается, разгадать загадку?

С т а р и к. Вовсе нет. Однако вы, со своей стороны, позволите мне тогда вытащить старинный фолиант и доказать вам что история эта случилась или была сочинена за много столетий до нас. Равным образом вы позволите мне молча усмехнуться, если примете за старую сказку какую-либо историю, случившуюся в непосредственной близости от нас, но в том виде, в каком она рассказана, нами не узнанную.

Л у и з а. С вами не сговоришься. Будет гораздо лучше, если на сегодняшний вечер мы заключим мир и вы быстренько расскажете нам одну из ваших историй на пробу.

С т а р и к. Позвольте мне вас не послушаться. Это удовольствие я приберегу до того времени, когда все общество будет в сборе. Нельзя лишать его хотя бы части моего запаса, и скажу вам наперед: все, что я могу вам предложить, само по себе никакой ценности не имеет. Однако если общество пожелает немного отдохнуть после серьезной беседы, если оно, уже насытясь отменной духовной пищей, начнет озираться в поисках десерта, вот тут-то я и подоспею со своими историями, и мне хотелось бы, чтобы они пришлись всем по вкусу.