Жорис-Карл Гюисманс - Наоборот

Когда на столе кипел самовар, а за окном садилось осеннее солнце, вода в аквариуме, превращая ясный закат в мутную стеклянистую зарю, алела и рассеивала на светлой стенной обшивке отсвет раскаленных углей.

Иногда после полудня дез Эссент если случайно вставал раньше времени, то открывал хитроумные аквариумные краны и краники, сливал воду, заполнял аквариум свежей водой и, подкрашивая ее цветной эссенцией, делал, в соответствии с собственным настроением, зеленой, зеленоватой, опаловой или серебристой -- такой, какой она бывает в реках в зависимости от цвета неба, силы солнечного света, близости дождя -- словом, в зависимости от погоды и времени года.

И тогда он представлял себе, что гуляет по нижней палубе парусного судна, и с любопытством разглядывал дивных заводных рыбок, сделанных, как часовой механизм, которые проплывали мимо окошка иллюминатора и зависали в искусственных водорослях; или же, вдыхая запах смолы, которым до его прихода наполнили столовую, он то любовался -- как в судоходных пассажирских агентствах или у Ллойда -- цветными настенными гравюрами кораблей, плывущих в Ла Плату и Вальпараизо, то изучал обрамленное рамочкой расписание рейсов Ройял Мейл Стим Пэкит, "Лопес и Валери", перечень стоянок и услуг Атлантических Почтовых Служб.

А потом, устав от таблиц, он нежил взгляд хронометрами, буссолями, секстантами, компасами, биноклями и картами. Карты лежали на столе вместе с одной-единственной книгой в нерповом переплете -- "Приключениями Артура Гордона Пима", которая была издана в одном экземпляре по дезэссентовскому заказу на верже высшего сорта, листами постранично отобранными и с водяными знаками в виде чайки.

Заодно мог он бросить взгляд на рыболовные снасти: мореные рыболовные сети, удилища, скатанные в рулон и выгоревшие на солнце паруса, насаженный на пробку черненый якорек, -- все это громоздилось у двери в коридор, ведущий на кухню, обитый ворсистой тканью и поглощавший, как и коридор из столовой в кабинет, и звуки и запахи.

Тем самым он сохранял нетронутыми беглые, даже мимолетные впечатления долгого путешествия. Наслаждение от них, впрочем, всегда в прошлом, в памяти и никогда -- в настоящем, в событиях самих по себе. И эти впечатления и наслаждение от них он переживал и переживал в своей крошечной каюте, которая своим нарочитым антуражем и беспорядком как нельзя лучше подходила для кратких и легких трапез. Она в полной мере отвечала запросам расположившегося на недолгий привал скитальца и резко отличалась от кабинета -- чего-то неизменного, основательного, обустроенного -- домашнего гнезда домоседа.

К тому же дез Эссенту казалось, что путешествие бесполезно, что воображение всегда полнее и выше любых проявлений грубой реальности. По его мнению, даже самое неисполнимое в обычной жизни желание вполне возможно удовлетворить, если слегка заменить или подделать сам предмет желания. Так, совершенно очевидно, что в ресторанах, которые славятся своей выпивкой, любой гурман и в наши дни умеет насладиться прекраснейшими винами, которые сделаны из дрянного уксуса по методу г-на Пастера. У этих вин тот же, что и у настоящих, цвет, вкус, запах, и, стало быть, гурман получает то же наслаждение, что и при дегустации бывшего уксуса, но при этом подделка во стократ доступней и дешевле оригинала.

А если перейти от мира материального к духовному, применить также и к нему закон всеобщего надувательства, то и тут очевидно можно, причем столь же легко, насладиться вымышленными радостями, которые ничем не отличаются от явных; очевидно и другое: можно, не отходя от камина, странствовать по свету, если возбудить праздное или строптивое воображение книгой о дальних странствиях; и еще очевидно: можно ощутить бодрящую радость морского заплыва, если принять ванну в купальнях Вижье, на Сене.

А если при этом подсолить себе воду, добавив в нее по рецепту из медицинского справочника хлорат магния, хлорат извести и сульфат соды; если достать из плотно закрывающейся коробки моток веревок или бечевки, специально купленных в магазине, где торгуют канатами и где все от прилавка до складских помещений насквозь пропитано запахом гавани и прибоя; и если вдохнуть этот запах моря, который из мотка еще не выветрился; и если посмотреть на фотографию приморского казино или прочесть в путеводителе Жоанна о красотах желанного пляжа; и если задремать под колыбельную песенку волн, которые подняты проплывающими мимо прогулочными лодками; и если вдобавок прислушаться к жалобам ветра под мостами или глухому рокоту омнибусных колес неподалеку на Пон-Рояле -- полное впечатление, что вы на море.

Надо только взяться умеючи, сосредоточиться на чем-то одном, от всего отвлечься и выдать желаемое за действительное, создав желанное видение искусственно.

Искусственность восприятия казалась дез Эссенту признаком таланта.

Природа, по его словам, отжила свое. И уж на что утонченные люди терпеливы и внимательны, и то им приелось тошнотворное однообразие небес и пейзажей. Природа, в сущности, -- узкий специалист, замкнувшийся в своей области. Или, может быть, она -- мелкий лавочник, навязывающий свой товар. И все в ней -- скудная лесостепная торговля или скучные горные и морские общества!

И нет ничего особенного в якобы мудрых и великих творениях природы, чего не мог бы повторить человеческий гений. Лесную чащу заменит Фонтенбло, лунный свет станет электрическими огнями; водопады без труда обеспечит гидравлика; скалу изобразит папье-маше; а цветы воссоздаст тафта и цветная бумага!

Словом, совершенно ясно: бессмертная кумушка наконец истощила благожелательное терпение ценителей, и давно пора заменить, насколько это возможно, все естественное искусственным.

А кстати, если взять самое, как считается, изысканное ее творение, признанное всеми как самое что ни есть совершенное и оригинальное, -женщину; так разве же человек, в свой черед, не создал существо, хотя и одушевленное искусственным обраэом, но равное ей по изяществу, и разве вообще сравнится какая-либо другая, во грехе зачатая и в муках рожденная, с блеском и прелестью двух красавиц машин -- локомотивов Северной железной дороги!

Одна машина -- госпожа Крэмптон, прелестная звонкоголосая блондинка, длинная, тонкая, в сияющем медном корсете и с кошачьей грацией; белокурая щеголиха так и потрясает вас, когда, напрягая стальные мускулы и поводя боками в горячей испарине, приводит в движение огромные колесные круги и несется, вся порыв, во главе скорого поезда и ветра!

А другая -- госпожа Энгерт, дородная, величественная смуглянка с глухим, хриплым зовом, коренастая, грузная, в чугунном платье; свирепая кобылица с растрепанной гривой черного дыма, о шести низких парных колесах; так и задрожит под ней земля, когда с первобытной мощью, натужно, медленно она потащит за собой тяжелый хвост товарных вагонов!