Эрнст Гофман - Ошибки (Перевод А Соколовского)

Старик смотрел на барона своими большими черными глазами и наконец сказал жалобным тоном:

- Вы ли это, барон? Боже мой! Я надеюсь, что вы на меня не сердитесь за то, что я так невежливо засмеялся на Парижской площади в тот раз, когда вы хотели защитить мою косу. Не смотрите на меня так странно... Я начну, наконец, бояться...

Барон не понял ни слова из того, что говорил старик, но, не отводя от него взгляда, бормотал про себя: "король Кандии... король Кандии!"

Тогда старик приветливо засмеялся, сел на подушку и сказал:

- Что вы, милейший барон Теодор фон С., вы, кажется, сходите с ума, принимая меня, простого человека, за короля Кандии... Неужели вы меня не знаете? Разве вы не узнаете канцелярского заседателя Шнюспельпольда из Бранденбурга?

- Шнюспельпольд? - переспросил барон.

- Да, так меня зовут, - продолжал карлик, - но вот уже много лет, как я не состою более канцелярским заседателем. Проклятая страсть к путешествиям лишила меня должности и куска хлеба. Мой отец, - царство ему небесное, он был пуговичным мастером в Бранденбурге, - тоже был страстный путешественник и столько рассказывал мне о Турции, что я не мог усидеть дома. И вот однажды я бросил свой дом, уехал через Гент в Танжер, сел на корабль и отправился в Оттоманскую Порту. Но я попал туда не совсем вовремя и в одном из приключений лишился двух пальцев на правой руке, которые, как вы можете видеть, у меня теперь из воска. Но так как этот проклятый воск при письме всегда тает...

- Оставьте это, - перебил барон старика, - расскажите мне лучше все, что вы знаете о той незнакомой даме, о том небесном видении, которое я видел с вами в кондитерской Фукса.

Тут барон рассказал все, что с ним случилось после находки бумажника, о предполагавшемся путешествии в Грецию, о событии в гостинице "Солнце" и о прочем, причем заклинал старика не препятствовать его любви; надо сказать, что барон был уверен, что, несмотря на странные речи старика, заявившего, будто он не более как канцелярский заседатель из Бранденбурга, Шнюспельпольд, наверное, играет большую роль в судьбе гречанки и приходится ей отцом или дядей.

- Ах, - сказал Шнюспельпольд, улыбаясь от радости, - ах, как мне приятно, что вы, благодаря голубому бумажнику, полюбили греческую княжну, опекуном которой я имею тягостную честь состоять. Верховное управление Патоса избрало для этой цели меня, так как оно не могло найти никого другого, кто бы знал некоторые тайные магические приемы... - тут Шнюспельпольд остановился и пробормотал как бы про себя: "Ну, ну, Шнюспельпольд, не забалтывайся очень, тише-тише, мой сыночек..."

- Я не сомневаюсь, барон, - продолжал он, - что вы при моем содействии будете иметь успех. Пока я вам могу сказать, что княжна ищет молодого принца по имени Теодорос Капитанаки, который в действительности нашел голубой бумажник, если только не вы сами нашли его.

- Как, - переспросил барон старика, - как, разве не я нашел бумажник?

- Нет, - отвечал старик твердо, - вы не находили бумажника, и вообще вы только воображаете различные события, каких в действительности не было.

- Опять ты повис на моей ноге, грубый, тяжелый, как свинец, король! вскричал барон; но при этом пронзительный голос крикнул:

- Allu ta kas karismata, kai allu genum у koteis.*

______________

* Курица квохчет в одном месте, а кладет яйцо в другом (новогреч.).

- Тише, тише, маленький крикун, - кротко сказал старик, и серый попугай слетел с верхней перекладины своего помещения. Тогда старик обратился к барону и сказал ему так же кротко:

- Вас зовут Теодором, барон, и кто знает, быть может, найдутся еще тайные обстоятельства, которые сделают вас истинным Теодоросом Капитанаки... Собственно, недостает только одного ничтожного обстоятельства, и вы можете тотчас получить руку и сердце моей воспитанницы. Я знаю, что у вас есть связи в министерстве иностранных дел. Постарайтесь добиться через них, чтобы великий султан объявил греческие острова свободным государством, и ваше счастье готово. Но... что я вижу!..

И с этим восклицанием старик забился в подушки и натянул себе одеяло на голову.

Барон посмотрел по направлению взгляда старика и увидел в зеркале отражение гречанки, приветствовавшей его.

Она стояла в открытой двери, как раз против зеркала. Барон хотел поспешить ей навстречу, но запутался в ковре и упал. Попугай поднял смех. Но когда гречанка, вошедшая в комнату, подошла к барону, последний, как опытный танцор, постарался придать своему падению такой вид, как будто он хотел стать на колени.

- Наконец-то, о кумир моей души! - начал он по-итальянски, но гречанка прервала его тихо:

- Тише! Не разбуди старика! Не рассказывай мне того, что я давно сама знаю. Встань же!

Она протянула ему свою лилейную руку; он проникся счастьем и восторгом и сел рядом с ней на роскошном диване, стоявшем на заднем плане комнаты.

- Я все знаю, - продолжала гречанка, оставляя свою руку в руке барона. - Пусть маг утверждает, что хочет; я знаю, что ты нашел бумажник, что ты происходишь из греческого княжеского рода и что, если ты даже и не тот, за кем я следовала моей душой и всем моим существом, все же ты можешь стать властелином моей жизни, когда только захочешь!

Барон рассыпался в уверениях. Гречанка сидела, мечтательно подперев свою голову рукой, и, казалось, ничего не слушала, но затем сказала тихо на ухо барону:

- Ты храбр?

Барон принялся уверять ее, что он храбр как лев.

- Не можешь ли ты, - продолжала гречанка, - этому старому чудовищу, спящему в постели перед нами, этим ножом...

(Барон, узнавший хирургический инструмент из бумажника в руках гречанки, испуганно обернулся).

- ...Этим ножом, - продолжала гречанка, - разрезать косу... Впрочем, не нужно... Попугай сторожит его, и мы можем говорить спокойно. Итак, ты из княжеского рода?..

Барон рассказал о портрете своей бабушки, о своей матери, словом, обо всем, что благосклонный читатель уже знает из разговора барона с его дядей.

Прекрасные глаза гречанки засверкали от радости. По всему ее существу пробежал огневой поток новой жизни; в эту минуту она казалась в высшей степени прекрасной и величественной, так что барон почувствовал себя на седьмом небе. Он сам не знал, как случилось, но гречанка вдруг очутилась в его объятиях, и он ощутил жгучий поцелуй на своих губах.

- Да, - сказала наконец гречанка - да, это ты, ты, тот, кто предназначен быть моим. Спеши со мной назад в твое отечество, к тем священным местам, где смелые народные вожди подняли оружие и ждут тебя, чтобы сбросить гнусное, постыдное иго, под которым мы стонем и ведем несчастную тягостную жизнь. Я знаю, у тебя есть уже платье, доспехи, оружие. Ты уже все приготовил. Ты станешь во главе восстания, ты разобьешь в качестве храброго полководца наголову турецкого пашу, ты освободишь острова и вкусишь, соединясь со мной священным союзом, истинное счастье, какое тебе может доставить любовь и благословенная родина... Чего тебе бояться, приступая к этому смелому предприятию?.. Если оно не удастся, ты умрешь геройской смертью храброго воина или, если тебе случится попасть в плен к паше, тебя посадят высоко на кол, или начинят твои уши порохом, зажгут его, или выберут еще иной род смерти, приличный для истинного героя. Меня, так как я молода и прекрасна, перенесут в гарем, из которого меня тогда, если ты не князь Теодорос Капитанаки, но, как уверяет маг, только черный тиргартенский трусишка, освободит мой настоящий принц...