Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Ты, конечно, понял, что я описываю секту фанатиков, и уже сравнил ее с восточными факирами, браминами и талапойнами {3}. Ты знаешь, что из поколения в поколение многие члены этих сект никогда не улыбаются и добровольное мученичество - вот единственное достоинство, которым они могут похвастать. Фанатизм всюду приводит к одному и тому же: терзают ли плоть факира булавками или держат брамина в темнице, кишащей крысами, простирают талапойнов ниц или налагают суровую эпитимию на сектанта - фанатики, отвернувшиеся от света разума, всегда угрюмы; страх их зависит от глубины их невежества, так как людей, блуждающих в потемках, постоянно гнетут дурные предчувствия.

И все же есть более веская причина, побуждающая фанатика ненавидеть смех: он сам нередко становится мишенью насмешек. Примечательно, что проповедники ложных доктрин терпеть не могут веселья и, сея всюду семена лжи, призывают к серьезности. Так, например, китайского идола Фо никогда не изображали смеющимся, глава браминов Заратустра смеялся, говорят, дважды: появившись на свет и покидая его. Даже Магомет, хотя и любил радости плоти, был заклятым врагом веселья. Когда однажды он рассказывал своим последователям, что в день воскресения из мертвых все предстанут нагими, его любимая жена заметила, что такое сборище будет нескромным и неприличным. "Глупая женщина, - вскричал мрачный пророк, - хотя все до единого и будут наги, в этот день им будет не до смеха!" {4} Люди, подобные Магомету, ненавидят смех, ибо видят в нем самого грозного врага, и предписывают нам серьезность, желая скрыть собственное ничтожество.

Смех всегда был самым могущественным врагом фанатизма и, в сущности говоря, это единственный противник, который может с успехом ему противостоять. Преследуя любую секту, лишь укрепляют ее. Под топором палача она обретает большую силу и, подобно некоторым живучим насекомым, только множится, если резать ее на куски. Доводами разума тоже одолеть фанатизм невозможно: вместо прямого сопротивления он уклоняется от натиска и укрывается за тонкостями и чувствами, которые нельзя ни понять, ни объяснить. Человек, пытающийся разубедить фанатика, может с равным успехом растирать пальцем ртуть. Посему единственное оружие против фанатика - это презрение. Пытки, костер и схоластические споры лишь облагораживают гонимую идею. Но сокрушить гордыню фанатика не удается, и лишь презрение ранит его смертельно. Охотники узнают уязвимые места дичи по тому, как животное их оберегает. Точно так же слабость фанатика обнаруживается в том, с каким тщанием он старается настроить своих приверженцев на серьезный лад и оградиться от могучей силы смеха.

Во времена, когда королем Испании был Филипп Второй, в Саламанке {5} два монашеских ордена оспаривали между собой первенство. История одного ордена содержала больше чудес, а история другого считалась более достоверной. Обе стороны поносили друг друга, как водится в богословских спорах, и весь народ разделился на враждующие лагери, так что междоусобная война казалась неизбежной. Дабы предупредить нависшую опасность, соперникам предложили испытать истории их орденов, огнем - тот орден, манускрипты которого пламя не тронет, будет признан победителем, и ему окажут вдвое больше почета и уважения. Когда люди стекаются со всех сторон, чтобы увидеть чудо, можно поставить сто против одного, что они в самом деле его увидят. А потому на это испытание собрались неисчислимые толпы. И вот к костру приблизились монахи обоих орденов и уверенно швырнули манускрипты в огонь. Но к большому разочарованию присутствующих, чуда не произошло, и обе рукописи сгорели. Лишь поставив оба ордена в смешное положение, удалось предотвратить кровопролитие. Люди начали смеяться над своим легковерием, и удивлялись, что могли враждовать из-за такого пустяка.

Прощай!

Письмо СХII

[Описание выборов.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Все англичане сейчас празднуют событие, которое случается тут каждые семь лет: в эти-дни распускается парламент и назначаются выборы нового. Блеск и великолепие этого торжества неизмеримо уступают нашему празднику фонарей, нет в нем и того всеобщего восторга и единодушия, которым отличаются, другие восточные празднества. Зато ни одно торжество в мире не может соперничать с английским в обжорстве. Оно поистине изумляет меня. Будь у меня пятьсот голов и каждая семи пядей во лбу, я все равно не сумел бы сосчитать коров, свиней, гусей и индеек, которые идут на заклание во благо своей страны.

По правде говоря, на всех английских собраниях - религиозных ли, деловых или увеселительных - еда едва ли не самое важное занятие. Когда закладывается церковь или жертвуют на богадельню, устроители сходятся вовсе не для совещания, а для обильной трапезы, чем немало споспешествуют делу. Когда требуется облегчить нужду бедняков, те, кто распределяет вспомоществование; собираются за столом и едят до отвала. И не было случая, чтобы они накормили бедняков, прежде чем насытились сами. Однако во время выборов городских властей англичане переходят всякие границы. О достоинствах кандидата нередко судят по числу пиров, которые он задает: сойдясь вместе, избиратели едят его угощение, восхищаясь не его благоразумием или честностью, а количеством говядины и крепких напитков.

Впрочем, подобное чревоугодие извинительно, так как желание съесть побольше на чужой счет естественно для любого человека. Удивляет меня другое: даровое угощение вовсе не приводит их в доброе расположение духа, а, напротив, чем больше они едят, тем больше ими овладевает злоба. От каждого проглоченного куска, от каждого стакана вина они все более ожесточаются. Сколько достойных людей, смирных, как ручные кролики, нагрузив желудок предвыборным обедом, становится опасней заряженной пушки. Я даже сам видел, как рассвирепевший шляпочник во главе рассвирепевшей толпы ринулся навстречу разъяренному кондитеру, предводителю враждебной стороны.

Не думай, впрочем, что дерутся они без всякой причины. Напротив, здесь нет грубых, неотесанных мужланов, которые колотят ближних ни с того ни с сего. Основания тому достаточно полновесные: один кандидат, к примеру, угощает джином, напитком отечественного производства, а другой всегда пьет коньяк. Коньяк полезен для здоровья, зато джин - напиток свой, отечественный. Вот вам и веская причина для разногласий! Что предпочтительней - напиваться джином или коньяком? Противники встречаются, спорят и колотят друг друга, покуда не отрезвеют, а потом расходятся, чтобы снова напиться и затеять новую потасовку. Посему можно без преувеличения сказать, что у англичан идет война; одолев врагов внешних, они разбивают теперь головы друг дружке у себя дома.