Джон Голсуорси - Из сборника Моментальные снимки

- Ты согласна с мамой, Мэйбл, что он делает это не намеренно?

- Конечно, согласна.

- Как он сидит и улыбается! Ушел бы себе в пустыню и там улыбался!

- А может быть, он уже там...

4

- Это вам, - сказал слепой. - Все, что я могу сделать в моем положении. С крестом пришлось повозиться. Боюсь, немного тяжеловат. Но я думаю, что вы не взыщете.

- Да это настоящий шедевр!

- Серьезно? - спросил слепой. - Можно еще подправить красками. Тогда он станет больше похож на человека.

- Обязательно это сделаю.

- Я бы оставил лицо и крест некрашеными. Но волосы, одежда и кровь из-под тернового венца - все это выиграет, если немного подкрасить. Ну, а как поживает человек, который совратил Гедлиберг?

Бывший Э 299 открыл книгу.

- "...Гудсон оглядел его с головы до пят, точно отыскивая на нем местечко погаже, и сказал: "Так вы, значит, от комиссии по расследованию?" Солсберри отвечает, что примерно так оно и есть. "Хм! А что им нужно подробности или достаточно общего ответа?" "Если подробности понадобятся, мистер Гудсон, я приду еще раз, а пока дайте общий ответ". "Ну, хорошо, тогда скажите им, пусть убираются к черту. Полагаю, этот общий ответ их удовлетворит. А вам, Солсберри, советую: когда придете за подробностями, то захватите корзинку, а то в чем вы потащите домой свои останки?"

Слепой засмеялся от удовольствия.

- Эх! Люблю я этого Твена. Хорошее чувство юмора - ничего приторного.

- Хинин и собачий лай?

- Собачий лай, да и хватка тоже, - сказал слепой. - А что вы сами думаете о человеке?

- Мало или ничего.

- И все же в общем он не так уж плох. Возьмите нас с вами. У каждого из нас свои неприятности, а мы веселимся, как мальчишки. Надо полагаться только на самого себя, или придется страдать. Ведь вы то же самое думаете? Правда? Вот и головой кивнули. Или мне показалось?

- Нет, не показалось. Похоже, что ваши глаза видят не хуже, чем у зрячего.

- Они у меня блестящие, да? Мы с вами могли бы выплакать свои глаза. Но мы этого не сделали. Вот почему я и говорю, что с нами дело обстоит не так уж плохо. Отойди от мира и не вешай носа! Все равно счастливы вы будете только тогда, когда решите, что в жизни хуже, чем сейчас, быть не может. Так ведь, а?

- Да.

- Мне для этого понадобилось пять лет. А вам?

- Около трех.

- Что ж, у вас передо мной преимущество - происхождение и образование. Это даже по голосу чувствуется - тонкий такой, насмешливый. А я начинал в парикмахерской. И там мне не повезло - несчастный случай со щипцами для завивки. Больше всего мне жаль, что не могу ходить на рыбалку. Некому сводить меня. А вам не жаль, что вы больше не можете кромсать людей?

- Нет.

- Да, вероятно, у образованных людей вообще не бывает слабостей. А вот у меня настоящая страсть к рыбалке. Не было случая, чтобы я пропустил хоть одно воскресенье, в любую погоду. Вот почему я теперь занялся резьбой. Надо иметь какой-нибудь конек, а иначе как жить? А вы будете писать о себе? Я ошибся, или вы покачали головой?

- Нет, не ошиблись. Мой конек - наблюдать жизнь.

- В свое время, может, это подошло бы и мне тоже. Всегда любил сидеть и смотреть, как река катит свои воды. Я ведь немножко и философ тоже. А вот вы нет, этого не скажу.

- Почему?

- Да так... Кажется мне, что вы чересчур уж хотите жизнь себе подчинить - в том-то и беда всех благородных джентльменов. Скажите, я не прав?

Бывший Э 299 захлопнул книгу и встал.

- Гордость, - сказал он.

- А-а! - откликнулся слепой. - Это первейшая ваша утеха. Так я и думал. Заходите еще, если я вам не надоел.

- И отвезти вас на рыбалку?

- В самом деле?! Отвезете?! Дайте вашу руку. Бывший Э 299 протянул руку. Слепой ощупью нашел ее...

5

- В среду поедем опять, приятель. Я вас не очень обременяю?

- Хорошо, в среду.

Держа корзинку с уловом в руке, слепой постоял у дверей своего дома, прислушиваясь к удаляющимся шагам своего нового друга, потом ощупью добрался до дивана под раскрашенным ковылем. Сунув озябшие ноги под плед, он удовлетворенно вздохнул и уснул.

А бывший Э 299 шел домой мимо обнаженных акаций и кустов сирени перед окнами маленьких домиков. Войдя в свой дом, он поднялся к себе в кабинет, сел в кресло и протянул ноги к огню. Кошка, почуяв запах рыбы, прыгнула к нему на колени.

- Филипп, можно мне войти?

- Войди.

- Вся прислуга от нас уходит. Я хотела сказать... Ты не согласился бы все бросить и поехать со мной за границу?

- К чему это внезапное самопожертвование?

- Ох, Филипп, как трудно говорить с тобой. Ну чего ты, собственно, от меня хочешь?

- Возьми половину моих денег и уезжай.

- А ты что будешь здесь делать один?

- Найми кухарку. Мы с кошкой обожаем кухарок.

- Филипп!

- Да?

- Ну скажи мне, что у тебя на душе? Ты хочешь всю жизнь оставаться таким одиноким, как теперь?

Бывший Э 299 взглянул на нее.

- Действительность ничего не значит для тех, кто никогда не смотрел ей в глаза. А я смотрел.

- Но почему...

- Дорогая Берта - ведь, кажется, так тебя зовут?

- Бог мой! Ты ужасен!

- Чем бы ты хотела, чтоб я стал, - раздавленным червяком? Чтоб я хныкал, пресмыкался перед людьми, которых презираю, и попадал из одного ложного положения в другое? Смирения моего тебе надо, так, что ли?

- Я хочу, чтобы ты был человечным.

- А разве это не так? Я настолько человечен, что скорее мир пойдет к черту, чем я приму его жалость или покорюсь ему. Оставь меня в покое. Я всем доволен.

- Неужели я ничего не могу для тебя сделать?

- Можешь: отойди от камина, не заслоняй мне огонь.

6

В темноте, на улице, перед незанавешенным окном стоят две фигуры.

- Смотри, Мэйбл!

- Тише! Он может нас увидеть. Говори шепотом.

- Окно закрыто.

- Почему он не опустит шторы, если уж ему нравится так сидеть?

В темной пустыне теряется звук.

Ни крохи, ни капли воды,

Только тьма и пусто вокруг...

- Джек, мне жаль его.

- Да он не страдает! Страдаешь, когда любишь людей. А у него есть все, что ему надо. Посмотри на него.

Огонь камина освещает неподвижное и напряженное лицо, его выпуклости и впадины, блестящие глаза и улыбку; свет падает на котенка, уютно свернувшегося на коленях хозяина. Юноша и девушка отшатываются от окна. Крепко прижавшись друг к другу, они уходят прочь, идут мимо ряда маленьких домиков.

У НЕГО БЫЛА ЛОШАДЬ

Перевод Н. Шебеко

I

Примерно четверть века тому назад жил в Оксфорде мелкий букмекер по имени Джеймс Шрюин, которого, однако, чаще звали просто Джимми. Был это неприкаянный, пришибленный человечек, который существовал на случайные доходы, главным образом благодаря студентам, увлекавшимся скачками. Неподалеку от "Корна" он имел так называемую контору и был всегда к услугам горячих молодых людей из Буллингдона, а также всех прочих любителей лошадей, которые и давали ему возможность заработать достаточно, чтобы как-то прокормиться. А когда один из них - молодой Гордон Колкьюэн - с треском вылетел в трубу, Джимми Шрюин стал владельцем лошади. Он не очень-то стремился заполучить эту лошадь, потому что при его подпольной профессии она была для него обременительнее белого слона, но все же взял ее в погашение ставок, зная, что в случае банкротства должника у него не будет на эти деньги никаких законных прав. Это была гнедая трехлетка от Лопеца и Календры по кличке Каллиопа, выезженная в меловых холмах близ Уонтэджа. И вот раз в воскресенье, в конце июля, Джимми попросил своего приятеля трактирщика Джорджа Пульхера отвезти его туда в пролетке.