Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

- Илья, ты будешь приманкой,- сказал Федя.- Присядь и лови на себе оводов. Я один погребу. Скоро большой перекат, там и хариусов половим.

Федя подгребал веслом, направляя лодку, а Илья то и дело хлопал себя по коленям, по рукам, по груди, дурачился, кричал:

«Есть!» - и заталкивал жадных оводов в полотняный мешочек. Скоро впереди послышался гул переката. Федя пристал к берегу, вырубил себе удилище, привязал к веревке большой камень-якорь. Первый раз якорь бросили перед перекатом. Федя взмахнул удочкой. Едва овод на крючке коснулся воды, хариус схватил его. «Есть!» - теперь уже Федя крикнул азартно слово, которое недавно повторял Илья. В лодке забилась небольшая серебристая рыбка. Поймали еще несколько штук и подняли якорь:

- Здесь, видать, все такие. Пускай подрастут. Спустимся чуть ниже, там попробуем. Чуть ниже по течению началось невероятное: хариусы брали один за другим, рыба была отборная, длиной в семь-восемь вершков. Федя махал удочкой то влево, то вправо, с обоих бортов, вскоре и наживка кончилась. Но и рыбы поймали немало.

- Давай вон туда, за камни, пристанем,- сказал Федя, и они погнали лодку к берегу.- Я схожу за берестой, Илья, а ты уху сготовь.

- Сколько рыбин сварить?

- А сколько съедим, столько и свари,- ответил Федя, всматриваясь в приближающийся лес.

Направился он в левую сторону, там, показалось ему, место было более сырое. А на сыром бересту легче снимать. Наелись ухи до отвала: и проголодались, и вкусно было несказанно. Федя смастерил из бересты короб и положил туда остальную рыбу - десятка два отборных хариусов, каждый не меньше фунта. Рыбу присолил сверху и прикрыл травой. Хороший гостинец привезет он на праздник. Хоть жарить, хоть в рыбник, не ударит перед бабушкой в грязь лицом.

Приплыли они в Кыръядин еще до захода солнца. Подтянули лодку на берег, взяли свое нехитрое имущество. Бабушка заметила их с крыльца и, пока они приближались, долго всматривалась.

- Но, вроде бы Федюшка наш идет?- вслух сказала она сама себе и, осторожно ступая, спустилась навстречу.- Так и знала, так и знала, не зря кошка с утра умывается… Идите, идите, дитятки…

Федя подошел, поздоровался. Илья чуть поотстал и остановился у изгороди. Бабушка любовно гладила внука по руке:

- Слава богу, живой, здоровый, эва, как вымахал, и так на деда похож стал, на покойного… Федюшко, внучёк…

- Глаза у бабушки повлажнели.- Экую даль живёте, и не повидаться, когда захочешь… Как дома? Все ли живы здоровы?

- Здоровы, бабушка, здоровы все. Кланяются вам.

Из дома вышла тетя Настя, ласково позвала:

- С верховьев Ижмы гости прибыли… входите, входите, мама, приглашай гостей…

Илья молча наблюдал встречу родных и чувствовал какое-то особенное тепло вокруг себя, сердечное тепло людей, благорасположенных друг к другу, живущих простой и честной жизнью. Вслед за матерью на крыльцо высыпали двоюродные сестры и братья Феди, закружились вокруг, загомонили.

- Мама, пока мы на стол собираем, может, Федя с товарищем после дальней-то дороги в баню пойдут? Жару еще много осталось,- предложила тетя Настя.

- А и освежитесь, Федюшко,- поддержала ее бабушка.

- Вот хорошо, комарье нас порядком покусало…

- Тогда я мигом свежего белья скалкой покатаю. А может, сначала покушаете с дороги?

- Спасибо, мы еще не проголодались, бабушка.

- Гриша, отнеси в баню пару ведер холодной воды,- приказала тетя Настя сыну.

Федя представил родным Илью и протянул бабушке короб с хариусами:

- Вот, по реке спускались, дак напрыгало в лодку… Пока отпаривали в бане комариные укусы, Илья спросил Федю:

- Тут как будем, Федя, снова мне заикаться? Или другое что придумаем?

- Не надо, Илья. Скажу, что на Чердынь пробиваешься.

- А почему, зачем?

- Да мало ли. Надо человеку - вот и идет. Не скажешь сам, не станут допытывать. А дяде Дмитрию я немножко расскажу, чтобы по селу лишнего не болтали. Тут и староста, и урядник, и становой пристав…

Так и договорились. После ужина их уложили, как братьев,- на одну широкую деревянную кровать в маленькой летней комнатке.

С той минуты, как заключенный Туланов узнал, что начальником у них старший майор Гурий Илья Яковлевич, он несколько раз вспоминал эту летнюю прохладную комнатку в доме бабушки и широкую деревянную кровать, на которой они, по-братски, спали после длинного пути по тайге и рекам: он и Илья. Тогда еще просто - Илья. Без званий, без отчества. Разве брата зовет брат - по отчеству?

После бани спалось долго и вкусно. Спали бы еще, да бабушка разбудила:

- Вставайте, дитятки, обедать пора. День-то сегодня какой… Федюшко, Троица нынче, большой праздник, надень вот, я принесла, это от деда осталось. Он ведь тоже большой был да сильный…

Она поставила рядом с кроватью кожаные блестящие сапоги, повесила на стул кумачовую рубаху и пестрядинные, в полоску, штаны. Феде вдруг стало как-то зябко внутри и горло сдавило спазмой - с такою силой охватило его глубокое родственное чувство и к бабушке, и к умершему деду, который, молодым, выходил на люди вот в этой самой одежде.

Умылись. Приоделись. Илья поверх голубой рубашки опоясался ремнем, расчесал гребешком густые черные волосы, усы, а наметившуюся бороду погладил рукой и рассмеялся:

- Подумай, Федя, уже не колется. Еще полмесяца - и стану я бородатым дедом.

- Молод для деда,- улыбнулся Федя.- И глаза и лицо - все молодое…

А когда Федя переоделся в праздничное да подпоясался плетеным пояском с кисточками, Илья широко и радостно открыл глаза:

- Ух ты! Словно из сказки удалой молодец!

Федя и сам чувствовал, как ладно выглядит, но от слов Ильи покраснел, не привык, чтобы мужчина вот так, восторженно, хвалил.

- Пойдем обедать, Илья, ждут нас. Им навстречу вышел в черной сатиновой рубахе дядя Дмитрий, родной брат Фединой мамы.

- Но, здравствуйте. Вчера не застал вас, рано легли с устатку, уж сегодня поздороваемся,- и он пожал им обоим руки,

За столом все были одеты празднично, и взрослые и дети. Светло-зелёное, ярко красное, малиновое, голубое, ослепительно-желтое, с вышивкой, с оборками, нарочитыми складками, - все краски праздника светились в большой комнате, где вокруг громадного стола, на скамьях, венских стульях и широком деревянном диване сидела Федина родня.

Дядя Дмитрий из старинной медной ендовы с носиком налил полный стакан светло-коричневого солодового пива и подал с поклоном бабушке:

- Отведай, матушка, да скажи, годится ли младшим кушать.

Бабушка поднесла стакан к губам, бережно отпила чуток, склонив голову набок, почмокала, пробуя первый вкус, потом отпила полстакана.

- С богом, детушки, съедобно. Сама ставила, своего хулить не станешь… И улыбнулась смущенно, возвращая стакан сыну. Тот наполнил еще раз и подал тете Насте.