Н Ляшко - Марево

Аграфена на руках тянется к выходу и высовывает в свет месяца голову. Не идет, не верит. А если она сама пойдет к нему, он подумает, что она ластится, и в дом войдет беда. Тес! Аграфена глядит на идущего Корней и откидывается в темноту шалаша.

Шаги Корнея будят Онуфрия. Он шарит вокруг руками, поднимает голову и спрашивает:

— Где мать?

— Не знаю.

Онуфрий вскакивает, озирается и идет в шалаш:

— Ты здесь?

— Здесь, здесь, сынок, — шепчет Аграфена, притворяясь разбуженной. Чего ты?.

— Я с тобой буду.

Онуфрий вносит свитку, опять приникает к матери и засыпает. Она вслушивается в его дыхание, тихо ползет к выходу и шепчет в сторону улегшегося Корнея:

— Слышь?

Корней уверен, что Зосима еще не спит, и не отзывается.

Аграфене кажется, что с Корнеем под свитку спряталось черное, злое и держит, не пускает его к ней. Она прижимается головой к земле и плачет. Ее мука сквозь сон жалит Онуфрия. Он стонет и с криком просыпается:

— Где ты?

— Я здесь, здесь.

— Чего ты плачешь?

— Что ты? Это тебе приснилось.

— Я слыхал, ты плакала.

— Да нет же, нет, душно мне под свиткой, я и легла сюда. Спи, спи…

Аграфена гладит Онуфрия:

— Спи, сынок, спи.

Обманутое лаской сердце Онуфрия перестает ныть, губы его ловят воздух и по-младенчески шевелятся.

— Корней! — шопотом зовет Аграфена.

Свитка неподвижна. Свет месяца кровавится в глазах Аграфены. Она порывисто вскакивает, выбегает из шалаша, хватает корзину, злобно шепчет в сторону свитки:

— Не веришь? Чтоб же ты ни днем, ни ночью не знал покоя, — и быстро идет к кургану.

Тень передразнивает ее, ноги мочит роса, и они путаются в рубахе.

— Провались ты со своим хозяйством, провались! — уже вслух с ненавистью говорит она.

Корзина летит прочь и, скрипнув, покрывается росой.

Она не хочет ухаживать ва огородом, за домом, если ей не верят. Не хочет! Она тоже наймется в экономию. Она разбудит Зосиму и расскажет ему все. Пусть он знает, какой у него отец.

Аграфена оборачивается и вскрикивает: Корней почти бежит к ней, полы его свитки шуршат травой.

— Ну, бей, бей! — кричит она. — Детей позови, чтоб видели. Вот, мол, решаю жизни мать…

Тень Корнея касается ее ног. Она отшатывается и машет руками:

— Бей! Думаешь, боюсь? Да тут и закопай меня!

Корней не уклоняется от ударов, дергает ее за рукав и бормочет:

— Да ты что, что ты? Граша, не срамись. Из-за детей не отзывался, думал, не спят…

Аграфена опускает руки и выжидательно глядит на него. Он хватает ее под-руку и ведет к кургану.

— Нашло это на меня… В голове помутилось… Ты ж мне… ведь семнадцать годов. Да что я, как? Обижал тебя? Слово какое сказал?..

Аграфена мелко дрожит и плачет.

— Ну, чего ты? Ну, будет, будет. Я не это… я сам не рад. Да не надо плакать, что ты…

Аграфена всхлипывает, приникает к Корнею, обвивает его руками, и ее дрожь вливается в него песней: ничего плохого не было, ничего…

— А ты не думай, не думай так. Гони эти думки. На что ж я стану делать это? Что ж я, как? Да на что мне это?

Я ж с тобою, — жарко шепчет Аграфена и шатается.

— Ну, да, я не буду думать так, не буду… подожди, сядь, вот так…

Они опускаются на землю, в росу, в ночные запахи.

Комары кружатся над ними. Ветерок несет на них шорохи и перекличку перепелов.

1913–1922 г.