Мартин Хансен - Лжец

- Ты сидел там и думал обо мне? И тебе пришли в голову такие мысли?

- Я тебе солгал. Мне это пришло в голову только что. Да я и сам того же поля ягода. Так что ты никому ничего не должна.

- Нет, должна. Но ты вот чего не знаешь: сама я ничего не могу, мною нужно руководить. Мне не хватает решимости. Я боюсь их. Мне перед ними стыдно. У меня такое чувство, будто я навязываюсь, выхваляюсь, оскорбляю их. По-моему, Йоханнес, их раздражает одно мое присутствие. Я умираю от стыда, когда пытаюсь сделать для кого-то даже самую малость. Я понимаю, почему меня никто не любит.

- Тебе вредно смотреть на звезды.

- Йоханнес, сейчас, когда мы вот так вот стоим, я стерплю, если ты мне скажешь всю правду. Я стерплю, если ты скажешь, что я тебе безразлична. Я играю в то, что небезразлична, а на самом деле... никто меня не любит. Разве что Фредерик - немножко, на свой скаредный лад, - нужен же ему кто-то, кому бы он плакался по пустякам. Во мне точно две женщины. Одну вы принимаете. А другую - нет. Если бы у меня были дети... хотя бы один ребенок!

- Рассказать тебе про классную комнату?

- Да-да, расскажи!

- Вообще-то это длинная история, все началось с того, что сегодня утром я совершил натощак возлияние. Потому так и вел себя в церкви.

- А я от тебя была без ума.

- Выходит, нечистый не лишен признаков пола. Так я и думал. Но давай не будем сейчас об этом. Об этом наваждении. Как-нибудь в другой раз. Знаешь, я сидел потом в классной комнате и чувствовал себя обманщиком. Отъявленным обманщиком. Который надувает на каждом шагу. Понимаешь? И вдруг классная комната раскрылась. Впустила меня. По-другому и не скажешь. Да. И я по-настоящему вошел в нее, впервые. И она поручилась за меня, и простила мне все, что я выделывал в ее стенах. Девочка моя, отныне это мое пристанище. Если будет на то дозволение, я - узник до конца моих дней.

- А ты рад тому, что ты узник?

- Вроде бы рад. Видишь, я тебе все рассказал. Я редко кому что рассказываю.

- Спасибо тебе! Но давай вернемся. Чтобы ничьи подозрения не отравили нам этих мгновений. Пойдем потанцуем.

Вальдемар таки играет на своей гармонике! Ему подыгрывает приятель. Теперь уже танцует и старшее поколение. Пивные рожи полыхают медью. Женские лица непроницаемы, на губах - загадочная улыбка. Нет, ты посмотри! Входя в круг, эти немолодые женщины все как одна становятся похожи на Мону Лизу. Улыбка кроет тайну. Душа устремлена к далеким воспоминаниям безудержной молодости. Зала содрогается, людей закручивает неистовый водоворот, из его глубин взвихриваются сотканные из жизни мечты, о, прекрасный, прекрасный гибельный миг, я молю - продлись! я молю - продлись!

А вон и Аннемари со своим Александром. Другие подпрыгивают и вертятся, эти же двое скользят по полу словно гибкий зверь о двух головах. Красивая пара, что и говорить. Они и с Олуфом смотрелись красиво: он - светлый, она - темная. Бесхитростное сочетание. А теперь у нее менее яркий и более дерзкий любовник, рядом с ним, ради него она преобразилась, приглушила свои краски. Они скользят мне навстречу, сплетясь в объятиях. Поглощенные друг другом, зачарованные...

- Он только с ней и танцует. Другим - воспрещается.

- Что поделать - молодость.

- Это ты намекаешь на мой возраст, Йоханнес?

- Повелительница эльфов вечно молода. Сейчас мы им покажем!

- Отлично, мой друг. Быстрее, быстрее!

Когда танец кончился, Ригмор крикнула:

- Приглашают дамы! - После чего направилась к инженеру и присела перед ним в глубоком реверансе.

Аннемари стала озираться по сторонам. Я покинул залу и перешел в соседнюю комнату. Подсел к столу, где недоставало четвертого игрока. Не успели мы перетасовать карты, как появилась Аннемари:

- Ты занят?

- Да, Аннемари, извини.

- Я хотела поговорить с тобой о Томе. Я же ничего не знала.

Я вынужден был извиниться перед партнерами и выйти вместе с ней. Она сказала, что хочет сходить домой проведать мальчика. Взяла свое пальто, и мы пошли. Я принялся рассказывать ей, как было дело.

Мы было уже углубились в аллею, когда она вдруг предложила:

- Давай прогуляемся до Старого Мыса? Дома я была и Тома видела. Я как услышала, тут же побежала домой. Ну что, пойдем?

Я приостановился:

- Не уверен, стоит ли юной даме предпринимать эту прогулку. По мнению человека устарелого и пропахшего лавандой - не стоит. Между твоим кавалером и мною пробежала черная кошка.

- Это я уже поняла, - сказала она недовольно. - Я хочу знать, что Харри тебе такого сделал.

Мы свернули на узкую тропинку.

- Твой друг оказал мне услугу, за что я ему от души благодарен. Он открыл мне несколько сногсшибательных истин.

- Надеюсь, это и впрямь были истины.

- Девочка моя, они били наповал.

- И ты этого не перенес?

- Да, моя девочка, я был уязвлен.

- Не знаю даже, чему и верить.

Какое-то время мы шли молча.

- Я ее ненавижу, - вырвалось неожиданно у Аннемари. - Ненавижу!

- Если ты о Ригмор, то мне очень жаль, - сказал я, - она мне нравится.

- Она никогда не упустит случая унизить меня. Как вот только что.

Мы приблизились к подножью холма, на котором коротали свой век черные камни.

- Ну так как, Аннемари, может, и в самом деле?

- Что - в самом деле?

- Убежим отсюда вдвоем, ты и я.

- Ты все, все обращаешь в шутку.

- Мне отмстится, это ведь только в сказках шутникам сходит с рук.

Мы начали подниматься по склону. Она взяла меня под руку:

- Тебя, наверное, уже не тянет рассказывать мне сказки, как прежде. Но я бы с удовольствием послушала еще разок. А может, ты наконец расскажешь, что тебя привело на Песчаный остров? Ты обещал мне когда-нибудь рассказать.

- Это довольно скучная сказка, моя девочка. Вы, женщины, думаете, раз человек переехал, за этим непременно кроется любовная история. А причины могут быть самые прозаические. Например, несоответствие занимаемой должности.

- Ну, в это я не верю. Гляди, как они отражаются в воде!

- Да, все еще отражаются.

- Ты обещал, что когда-нибудь расскажешь про Бетти, которая подарила тебе цепочку.

- По правде говоря, ее звали Бирте. Казначеева Бирте. Н-да... Мы учились в одном классе. Из-за этой самой Бирте сердце мое постигла та же участь, что и треску, пойманную на Лофотенах, его словно бы вынули и оставили сохнуть на скале - на посмешище всему свету. Мы были совсем детьми. Впоследствии та же участь постигла многих и многих, потому что Бирте стала красавицей. Но одно время - целый год! - я чувствовал себя на седьмом небе: мы с Бирте были неразлучны, к тому же я изучал еще и литературу. В один прекрасный день она посылает мне милое письмецо, какие умеют писать женщины. У нее - другой. Кто? Наш общий друг, старше меня и куда блистательнее. В опереньи богатом, крылами шумит...* Да, Бирте меня бросила, а я бросил науку и пошел по учительской стезе. Лет через десять мужа Бирте назначили помощником судьи в город, где я учительствовал. Я, можно сказать, почти что забыл ее. А тут мы стали часто видеться. Похоже, замужество несколько утратило свою привлекательность. Да и сама Бирте тоже. Однажды я сказал ей: "Бирте, у тебя возле глаз морщинки". Она посмотрела на меня так, словно готова была утопиться. "Бирте, - сказал я, - а ты становишься красивой". После этого мне нужно было глядеть в оба. И вскоре я уехал.