Сьюзен Хилл - Однажды весенней порой

- Завтра... - В голосе его слышалось волнение. - Подумай, как это будет выглядеть завтра!

Да, подумала Рут, верно, завтра будет сиять солнце, и цветы на могилах будут подобны одеждам восставшего из мертвых. Но если он восстанет, где я обрету его, где увижу? Как могу я знать?

Она так устала и телом и душой, что готова была лечь прямо здесь, на землю, и уснуть среди всех этих уснувших навеки мужчин и женщин и так дождаться утра и новой жизни.

- Джо...

- Да, может, мы пойдем теперь, все ведь уже сделано?

- Да, все сделано.

Корзины опустели и стали почти невесомы, и Джо подхватил их с земли. Все, кто еще оставался на кладбище, сбились в одну кучку, невдалеке от тропинки, и переговаривались о чем-то, фонари покачивались у них в руках. Но когда Рут и Джо проходили мимо, все умолкли и словно замерли. Быть может, никто из них уже не захочет посмотреть в ее сторону, перемолвиться с ней словом? Ну что ж, она это переживет, и не ей их судить.

Кто-то стоял на тропинке за воротами. Джо застыл на месте. Но Рут пошла вперед, и, когда поравнялась с этим человеком и взглянула ему в лицо, ее охватило то же чувство, какое она испытала, увидав мисс Клару, сострадание и стыд за то, что она отгородилась от чужого горя.

Артур Брайс выглядел старым: его искалеченное плечо и рука бессильно обвисли, и Рут видела, что он не знает, как заговорить с ней, не решается начать.

Тут Джо поравнялся с ней.

- Я приду, - запальчиво сказал он отцу. - Я скоро буду дома.

- Да нет... - Отец покачал головой, переступил с ноги на ногу. - Я ведь знал, что ты здесь, я не беспокоился.

Ну да, никто из них никогда не беспокоится о нем, Джо всегда говорил ей: "Они меня не замечают. Их не интересует, чем я занимаюсь".

Но так ли это? Откуда ей знать, какие чувства испытывает Артур Брайс после смерти своего старшего сына и как на самом-то деле относится к своему младшему сыну, который отгородил себя от семьи? Артур Брайс ведь не из тех людей, у которых мысли и чувства как на ладони. Потому что он неловок и еще потому, что он сам не вполне понимает себя. Рут подумала: я никогда не была близка к нему, никогда не старалась проникнуть в его душу, а он - отец Бена, не будь его, не было бы и Бена, и все же он чужой. Они словно бы впервые в жизни встретились лицом к лицу.

Она сказала:

- Хотите пойти посмотреть на могилу?

- Я думал... Я как раз хотел пойти. - Но он не двигался с места.

- Мы украсили ее, получилось красиво... - сказал Джо. - Все цветы как из золота - золотой крест! Но сейчас ты ничего не увидишь. Погоди до утра.

Кто-то прошел мимо с фонарем.

- Это хорошо, кому-нибудь надо было пойти.

- Элис...

- Нет. Она куда-то ушла. Она теперь всегда куда-то уходит вечерами.

И, ни о чем больше не спрашивая, Рут знала, что Дора Брайс сидит у очага и причитает и, стоит только кому-нибудь из домашних войти, заводит свою жалобную песню: "Ну да, вы ждете, чтобы я пошла туда! С моими больными руками и коленями - в этакую тьму? Вы думаете, сердце у меня это выдержит, когда моего сыночка только-только опустили в могилу? И на что мне теперь все это? Ваша пасха - не пасха, когда его отняли у меня".

Но ведь и я была такая же, подумала Рут, затворилась от всех в своем эгоизме, и ожесточении, и в своих сомнениях, и в жалости к самой себе, и в чем же разница между нами, если уж правду сказать?

- Я сейчас вернусь. Я хотел только пойти посмотреть, все ли там сделано.

Джо сердито огрызнулся:

- Ты что ж, думаешь, может, и не все сделано? Думаешь, мы могли забыть? Как ты мог подумать, что Рут не придет сюда или я не приду? Мы...

Рут положила руку ему на плечо.

- Пойдемте с нами домой, - сказала она Артуру Брайсу.

И тут она почувствовала, что между ними наконец начинает возникать что-то - она уловила это, взглянув ему в лицо: что-то вроде расположения к ней, и сочувствия к ее горю, и желания сказать или сделать что-то нужное, что-то приятное ей. Он готов был пойти с ними, он не хотел быть один, остаться одиноким. Он нуждался в ее любви. И когда они зашагали дальше по направлению к деревне - она посередине, между ним и Джо, - он понял, что она готова дать ему эту любовь. Никто из них не произнес ни слова, но незримые узы возникли между ними, искупая прошлое.

Когда они вышли на дорогу, Артур Брайс сказал:

- Не надо тебе идти туда - одной через выгон.

- Еще не поздно.

- Темно уже.

- Я привыкла, не боюсь темноты.

Джо поспешно сказал:

- Но я пойду с тобой, как всегда. Я тебя провожу.

- Не надо. Ступай домой. Иди с отцом.

Потому что кто-то другой тоже нуждался в этом мальчике, в общении с ним, в его опоре; она была слишком большой эгоисткой, цеплялась за него все эти недели, да и не потеряет она его, отослав с отцом домой, к матери: делить - не значит терять.

И, взяв корзины, она стала спускаться по склону; тихая радость переполняла ее.

Рут теперь сама не понимала, как могло ей прийти в голову менять кровать. Эта кровать была такой привычной, и в мягком углублении перины, податливо принявшей форму ее тела, она чувствовала себя надежно, как в люльке. А завтра будет пасха.

Лежа в кровати, она вдруг отчетливо вспомнила, какой разговор был у нее с Беном в прошлом году в страстную пятницу. Они гуляли в березовом лесу, но стало очень холодно, лицо и руки у нее ломило так, словно с них содрали кожу, голова раскалывалась от встречного восточного ветра, и они вернулись домой. Сама погода, казалось, говорила о том, какой это день. Где-то между двенадцатью и тремя часами пополудни небо совсем потемнело, в саду внезапно засверкали молнии и ураганный ветер заколотил в окна дома.

- Ты послушай только, что делается!

Бен поднял голову от книги:

- Говорят, на эти три часа птицы умолкают. Все смолкает, кроме ветра.

- А еще говорят, что в пасхальную полночь скот в хлеву опускается на колени.

- Да, есть еще такие, что верят в это.

- А ты?

- Ну, знаешь, как к этому подойти. - Он встал и шагнул к окну поглядеть на бурю.

- А в три часа солнце снова должно проглянуть?

- По-моему, сегодня даже раньше. Видишь?

Он показал на клочья облаков, разметанные ветром, словно ткань, разодранная безжалостной рукой, и на голубые просветы между облаками. На траве еще лежали градины, но они уже начинали таять.

Рут стала возле него. Он сказал:

- Когда-нибудь...

- Что - когда-нибудь?

Он ответил не сразу.

- Я часто думаю об этом. О смерти. В такие дни, как эти. Сегодня.

- Не надо!

Он поглядел на нее с удивлением.

- А ты разве не думаешь?

- Я... Не знаю. Но я не люблю страстную пятницу, хочется, чтобы она скорее прошла.

- Почему?

- Чтобы настала пасха.

- Но сначала должна же пройти пятница.

- Я пойду приготовлю обед.

- Рут! Ты думаешь когда-нибудь о смерти?

- Нет. Не знаю.

Хотя не так уж много времени прошло со дня мирной кончины крестной Фрай - а Рут тогда ведь думала о смерти, и ей казалось, что так и должно быть, все мудро и правильно. Крестная Фрай была очень старенькая и спокойно ждала смерти, принимала ее светло.