Джеймс Хилтон - Утерянный Горизонт

Это произошло после того как полет длился более часа; Мэллисон сказал, что, по его мнению, пилот сбился с курса. Он тут же пересел на переднее сидение. Розовощекий, смышленный юноша за двадцать пять, он, не смотря на отсутствие высшего образования, имел отличный диплом школы. Неудача с экзаменами была основной причиной его высылки в Баскул, где Кануэй и встретил его, и после шести месяцев знакомства, успел полюбить его общество.

Беседа в самолете вымагала усилий, и прикладывать их Кануэйю не хотелось совсем. Он сонно открыл глаза, и сказал, что какой бы курс взят ни был, пилоту виднее всех.

Еще через пол-часа, во время которых усталость и рокот мотора почти его усыпили, Мэллисон снова потревожил его. "Послушай, Кануэй, Феннер должен был быть нашим пилотом, не так ли?"

"Ну да, а что?"

"Только что малый обернулся, и я готов поклясться, что это не он."

"Трудно судить через стеклянный щит."

"Лицо Феннера я везде узнаю."

"В таком случае это кто-то другой. Я не понимаю, какая разница."

"Но Феннер определенно сказал мне, что берет эту машину."

"В таком случае они передумали и дали ему что-нибудь другое."

"Кто же это тогда?"

"Мой милый мальчик, откуда я знаю? Ты что думаешь, я знаю лицо каждого лейтенанта авиации на память?"

"Я знаю многих, но как бы то ни было, этот человек мне не знаком."

"Значит он принадлежит к тому меньшинству, которых ты не знаешь." Кануэй улыбнулся и добавил: "Как только мы прибудем в Пешавар, что очень скоро, ты можешь с ним познакомиться и узнать все, что тебя интересует."

"В таком случае, мы никогда в Пешавар не попадем. Он абсолютно сбился с пути. И не удивительно -- летит проклятый, до того высоко, что не видит, где он находится."

Кануэй не обращал внимания. Он привык путешествовать по воздуху и считал, что так и должно быть. Кроме того, в Пешаваре ничего особенного его не ожидало, и потому он был безразличен займет ли путешествие четыре часа или все шесть. Он был холост; по прибытию не ожидалось никаких нежных встреч. Были друзья, и некоторые из них, возможно, потянут его в клуб и угостят спиртным; приятная перспектива, но не из тех, о которой вздыхают в предвкушении.

Вздохов так же не было, когда перед ним раскидывалось приятное, но в чем-то упущенное прошлое десятилетие. Перемены, приличные интервалы, приход неустройства, наверное; метеорологическая сводка мира и его собственной жизни. Он вспомнил Баскул, Пекин, Макао, другие места -- переезжал он довольно часто. Дальше всего был Оксфорд, где он преподавал около двух лет после войны: лекции по истории Востока, солнечные библиотеки с привкусом пыли, велосипедный спуск по шоссе. Видение притягивало, но не трогало; частица того, кем он мог бы стать, все еще витала где-то внутри.

Знакомый желудочный крен дал понять, что самолет шел на посадку. На него нашло желание отчитать Мэллисона за беспокойство, и он, пожалуй, сделал бы это, если бы юноша не вскочил, и ударившись головой о крышу, не разбудил Барнарда, американца, посапывающего в своем сидении по другую сторону узкого прохода. "Боже мой!" вскрикнул Мэллисон выглядывая в окно. "Вы только посмотрите!"

Кануэй выглянул. Вид был далеко не тот, что он ожидал увидеть, если, конечно, он вообще чего-нибудь ожидал. Вместо аккуратных, геометрически выложенных кантонментов и больших продолговатостей ангаров, простиралась неясная дымка, покрывающая безмерное, выжженое солнцем запустение. Самолет, не смотря на стремительный спуск, был все еще на высоте неприемлимой для обычных полетов. Длинные, рифленные хребты гор могли быть задеты через милю или около того, будучи ближе чем облачное пятно равнины. Это был типичный сценарий границы, не смотря на то, что Кануэйю никогда не случалось видеть его с подобной высоты. Так же, что показалось довольно странным, все это находилось совсем не там, где, по его представлению, должен был быть Пешавар. "Я не узнаю эту часть света," он заметил. Потом, более конфиденциально, чтобы не расстревожить остальных, он добавил прямо на ухо Мэллисону: "Похоже ты прав. Парень действительно сбился с пути."

Самолет устремлялся вниз с бешеной скоростью, и по мере этого, температура воздуха быстро росла; палящая под ним земля напоминала духовку с неожиданно распахнувшейся дверцей. Вершины гор, одна за другой, поднимались над горизонтом зубчатыми силуэтами; теперь полет шел над изгибающейся внизу долиной, сплошь укрытой камнями и остатками высохших водных русел. Картина напоминала пол, засоренный ореховой скорлупой. Самолет подбрасывало и ударяло в воздушных ямах с тем же неудобством, как если он был гребной лодкой воюющей с морем. Все четверо пассажиров были вынуждены держаться за сидения.

"Кажется, он вздумал садится," хрипло крикнул американец.

"Он не сможет!" резко ответил Мэллисон. "Надо быть сумасшедшим чтобы даже пытаться! Он разобьется и после - "

Не смотря ни на что пилот таки приземлился. Небольшое чистое пространство открылось у одной стороны оврага, и с замечательным умением машина была подброшена и остановлена полностью. Последующие события, однако, ситуацию не улучшили, а наоборот, намного ее усложнили. Толпы бородатых туземцев в тюрбанах подступили со всех сторон, окружая самолет и успешно предотвращая высадку кого-либо за исключением пилота. Последний выкарабкался на землю и вступил с ними в оживленную беседу из которой выяснилось, что он не только не Феннер, но и совсем не англичанин, и скорее всего, даже не европеец. В это время канистры с бензином были принесены из близлежащей свалки и опустошены в исключительно вместительные цистерны. Крики четырех заточенных пассажиров были встеречены усмешками и пренебрежительным молчанием, тогда как малейшая попытка высадки вызывала угрожающее движение множества винтовок. Кануэй, немного знающий Пэшто, пытался обратиться к туземцам насколько позволяло ему знание языка, но безуспешно; в то время как пилот на любое замечание любого наречия лишь многозначительно размахивал пистолетом. Полуденное солнце, пылающее на крыше кабины, накалило воздух внутри до такой степени, что находящиеся там люди почти теряли сознание от жары и усилий протеста. Но, по сути, они были бессильны; условием эвакуации было полное отсутствие оружия.

Когда, наконец, цистерны были закручены, через одно из кабинных окон была передана канистра из под бензина наполненная тепловатой водой. Ни один из вопросов не получил ответа, не смотря на то, что персональной вражды никем высказано не было. После дальнейшей беседы пилот снова забрался в кабину, пэтен[1] неуклюже крутанул пропеллер, и полет был продолжен. Взлет с этого ограниченного пространства при дополнительной нагрузке бензина, был еще более внушителен чем приземление. Самолет взмыл вверх, в глубь туманных паров; затем повернул на восток, как если бы устанавливая курс. Была середина дня.