Джон Пассос - 42-я параллель

Когда Фейни исполнилось семнадцать, и его стали интересовать юбки и щиколотки и женское белье, и вечером, возвращаясь с работы, он стал заглядываться на ярко сверкавшие на фоне яркого, волнующего заката огни города, в Чикаго объявлена была забастовка печатников. Тим О'Хара принимал к себе на работу только членов союза, и заказы союза выполнялись по себестоимости. Он даже выпустил листовку, подписанную "Гражданин" и озаглавленную "Пламенный протест", которую Фейни с его разрешения набрал на линотипе как-то вечером, когда наборщик ушел домой. Одна фраза листовки застряла в мозгу Фейни, и он без устали повторял ее в этот вечер, ложась спать: "Настало время всем честным людям объединиться и дать отпор опустошительной алчности привилегированных классов".

На следующий день, в воскресенье, Фейни вышел на Мичиган-Авеню с пачкой листовок. Было солнечно, и пахло весной. По талому, пожелтевшему льду озера то и дело пробегал легкий ветерок, тянуло как будто цветами. Девушки были ужасно красивые, и юбки у них развевались по ветру, и Фейни чувствовал, как кровь по-весеннему горячо стучит в жилах, ему хотелось целовать, кататься по земле, и пробежать по изломанным треснувшим льдинам, и произносить речи с верхушки телеграфного столба, и прыгать через трамвайные вагоны; но вместо этого он раздавал листовки и печалился, что брюки у него обтрепаны, и хотелось ему завести шикарный костюм и гулять в нем с шикарной подружкой.

- Эй, малец, а где у тебя разрешение на раздачу этих листков? - Голос полисмена рычал ему прямо в ухо.

Фейни оглянулся через плечо, бросил листовки и пустился бежать. Он нырнул в самую гущу блестящих черных кэбов и колясок, свернул в какой-то переулок и зашагал не оглядываясь, до тех пор пока ему не удалось прошмыгнуть через мост как раз перед тем, как его стали разводить. Тут он уже был уверен, что полисмен его не накроет.

Долго он стоял на тротуаре, и в ушах у него насмешливо звенел свисток продавца земляных орехов.

Вечером за ужином Дядя спросил его о листовках.

- Ну конечно, раздал их все на набережной... Фараон остановил было меня, но я ему показал где раки зимуют. - Фейни густо покраснел, когда все за столом одобрительно загрохотали. Он набил полон рот картофельного пюре и больше не промолвил ни слова. А Тетка и Дядя и три их дочки все хохотали и хохотали.

- Ну хорошо, что ты бегаешь проворней фараона, - сказал Дядя Тим, иначе пришлось бы мне брать тебя на поруки, а это обходится в копеечку.

На следующее утро, когда Фейни еще подметал контору, какой-то человек, с лицом краснее сырого бифштекса, поднялся по лестнице; он курил тонкую черную сигару, каких еще Фейни в жизни не видывал. Он постучал в стеклянную входную дверь.

- Мне надо поговорить с мистером О'Хара.

- Он еще не приходил, сэр, но будет с минуты на минуту. Вы его не подождете?

- Будьте спокойны, дождусь.

Человек сел на край стула и принялся плевать, вынимая предварительно изо рта изжеванный конец сигары и каждый раз задумчиво его разглядывая. Когда Тим О'Хара пришел, дверь конторы с шумом захлопнулась. Фейни в беспокойстве повертелся около запертой двери, опасаясь, уж не сыщик ли это пронюхал о его листовках. Голоса звучали то громче, то тише, голос посетителя короткими трескучими фразами, голос О'Хара длинными убеждающими периодами, время от времени Фейни улавливал слова: "Наложим арест", а потом дверь распахнулась, и незнакомец выскочил еще багровей, чем раньше. На железной лесенке он обернулся и, достав из кармана новую сигару, раскурил ее от старой; сквозь синий клуб дыма он проворчал, не вынимая сигары изо рта: "Мистер О'Хара, - двадцать четыре часа на размышление... Одно ваше слово - и мы немедленно прекратим судебное преследование". И он вышел на улицу, оставляя за собой длинную струю вонючего дыма.

Немного погодя Дядя Тим вышел из конторы, лицо его было белее бумаги.

- Фениан, старина, - сказал он, - придется тебе подыскивать работу. Я прикрываю лавочку. Ты тут присмотри за всем. Я пойду выпью.

И он пил без просыпу целых шесть дней. Наконец стали наведываться какие-то скромного вида люди с повестками, и Дяде Тиму пришлось протрезвиться хотя бы настолько, чтобы дойти до суда и подать заявление о банкротстве.

Миссис О'Хара бранилась и бушевала.

- Говорила я тебе, Тим О'Хара, - причитала она, - что не будет добра от твоего якшания с этими нечестивыми союзами и социал-демократами, и "Рыцарями труда" (*9), и всеми этими пьяницами, бродягами и бездельниками вроде тебя самого, Тим О'Хара. И правильно сделали хозяева-типографщики, что столковались и скупили твои просроченные векселя и тут-то и прижали тебя. Поделом тебе, Тим О'Хара, с твоими нечестивыми социалистическими бреднями. Только вот не подумает никто о твоей бедной жене и несчастных крошках, и вот все мы теперь с голоду подохнем - и мы, и все твои нахлебники и приживалы, которых ты притащил к нам в дом.

- Хорошо, нечего сказать, - крикнула Милли. - Я работала на вас, как раба, пальцы себе до костей стерла за каждый кусок, который съела в этом доме, а вы... - Она выскочила из-за стола и выбежала из комнаты. Фейни сидел, пока гроза бушевала над его головой, потом встал и, уходя, сунул в карман кукурузную лепешку. В передней он отыскал лист "Чикаго трибюн" с объявлениями о спросе труда, захватил кепку и вышел в сырое воскресное утро, все пронизанное колокольным звоном, дребезжавшим у него в ушах. Он вскочил в трамвай и доехал до Линкольн-парка. Там он долго сидел на скамье, жуя лепешку и просматривая столбец: "Нужны подростки". Ни одного стоящего объявления. И к тому же он решил твердо, что, пока не кончится стачка, он не пойдет работать по печатному делу. Вдруг в глаза ему бросилось:

"Нужен предприимчивый, расторопн. подросток, обладающ. литер, вкусом, со знанием печат. и издат. дела. Доверительн. продажа и распростр. Вознагражд. 15 д. в неделю.

Обращаться письменно. Почтамт, ящик 1256".

У Фейни от радости голова закружилась. Расторопный подросток, ну конечно, расторопный; литературный вкус... ах, черт, надо бы кончить "Взгляд в прошлое"... (*10) и само собой, я люблю читать и, кроме того, справлюсь и с линотипом, и с набором, только бы допустили... Пятнадцать монет в неделю... это здорово, сразу десять долларов прибавки. И мысленно он стал составлять письмо с предложением своих услуг

_Дорогой сэр (Мой дорогой сэр)_

или, может быть, лучше. _Джентльмены_

В ответ на Ваше предложение в сегодняшней "Чикаго трибюн" разрешите сообщить Вам (осмеливаюсь сообщить), что мне семнадцать лет (нет, девятнадцать), по что я имею многолетний опыт работы в печатном и издательском деле, предприимчив и обладаю литературным вкусом и основательным знанием печатного и издательского дела,