Ричард Катровас - Рассказы

Пейзаж оказался скучней, чем помнилось - каким-то куцым, но вроде бы сохранил свои кроткие оттенки и деликатную геометрию. Однако, яркие рекламы по сторонам шоссе казались из другого мира. Вдруг он забыл, где он. Сжал руку жены, и Сара поняла, что он имеет в виду. При виде рекламы шоколадных батончиков "Марс" с надписями по-чешски, его охватил ужас.

- Стойте! - крикнул Иржи.

Изумлённый водитель остановил свою "Шкоду" посреди перекрёстка, затем выбрался к обочине.

- Что с тобой, Джери?

- Ма маменька!..Ма сестра!..Я хотел спасти их, но солдаты были с оружием.

- Джери! - почти выкрикнула Сара. - Почему ты говоришь со мной по-чешски?

- Ман глад.

- Что?

- Есть хочу. Свинину с тушёной капустой и кнедликами.

- Что это такое?

- Как что?

- Но ты сказал это по-чешски?

- Гамбургер. - сказал он. - Хочу гамбургер.

Колёсики чемодана подпрыгивали на мокрых плитках тротуара.

Проснулся он в поту. Это была не его комнота. Он не мог вспомнить, почему рядом лежит эта женщина. Он умылся и оделся. Заглянул в бумажник. Вынул водительские права. - Всё верно, он был Джери Хен из Линкольна-Небраско.

Очень хотелось есть.

- Не знаете,случайно, где тут можно перехватить гамбургер? - спросил он у юноши внизу.

- Не разумен.

- Где я могу купить гамбургер?

- На Вацлавской площади есть "МакДональдс". ответил юноша. И он испытал счастье, потому что вспомнил, как однажды бежал через эту самую площадь с одноклассниками Иваном и Идкой. Но потом Иван с родителями переехал куда-то. А Идка...- милая Идка! А на площади два цыгана спросили его по-английски, не хочет ли он разменять деньги.

- Я разменял в аэропорту, спасибо. Не могли бы вы показать мне, где можно купить гамбургер? Я забыл, как называется это место.

Цыгане переглянулись. Человек выглядел как американец, говорил по-чешски, но забыл "МакДональдс". Ему указали на красную вывеску с жёлтой "М". Иржи заказал Бик-Нек, большую порцию жареной картошки и шоколадный коктель. Он старался неособенно думать. Закончив БикНек вернулся к стойке и заказал двойной чиссбургер. Доев всё, что перед ним было, он пал в грусть, потому что надо было начинать думать о других вещах. Он вышел обратно на площадь. Подумал, что освещена она довольно красиво, особенно Национальный музей, на ступенях которого они играли с Идкой. Он подошёл к статуе Вацлава и вспомнил праздник Святого Миколаша, когда Идкин отец и дяди, переодевшись в чёрта, Святого Миколоша и ангела бродили по вечерним улицам с себе подобными троицами и радовали детей. Походы те всегда кончались у этой самой статуи. Захотелось домой. Через двадцать минут он вернулся, постучал, сначала тихо, потом увереннее. Дверь открылась. Перед ним стояла женщина в желтом халате ни мать и ни сестра.

- Вы кто?

- А вам кого надо-то? Напились что ли?

- Я убежал. - ответил он. - Я слышал, как они кричали. Этого я вынести не мог и убежал.

Женщина смотрела на него.

- Отец сказал, что теперь буду за главу семьи. Но что я мог? Я спрятался за кресло у окна. Добра ноц. попрощался он и поднялся на следующий этаж, где жила Идка. Он постучал,стал ждать, потом постучал снова, и дверь открылась. Перед ним стояла Идка. Точно, она. Черты лица и даже волосы.

- Кто вы, мистер?

- Иржи. Я Иржи Ханзлик. Мы играли на площади, помнишь? Наши матери были подругами.

- Иржи! - схватила она его за руку. - Я думала, тебя забрали вместе со всеми.

- Петер прятал меня в подвале, пока не кончилась война. Делился едой, потом забрал меня в Америку. Он умер, знаешь?

- Угу.

- Совсем молодым в Линкольне-Небраско. Теперь я там живу, с Сарой. - он помолчал. - Ты мать мою не видела?

Идка смутилась. Это был Иржи, но что-то с ним было не так.

- Иржи. Их же отправили в Терезу. Сначала туда многих отправляли.

- Я американец... я американец...американец...

Идка поняла, что он сказал.

- Ну конечно, Иржи, ты американец.

- Я - Джери Хен. Живу в Линкольне-Небраско. Жену зовут Сара... Я живу в Линкольне - штат Небраско...

Идка поняла смысл того, что повторял он. Что-то страшное произходило с человеком, который был тем самым мальчиком. В последнюю предвоенную весну они каждый день играли с ним на ступенях Национального музея делая вид, что они знаменитые актёры. У неё даже сохранилась фотография, где их матери стояли в обнимку. Она сняла трубку телефона и позвонила в полицию. Может быть, они ему помогут.

Письмо из Праги.

Мелиса. Во Франкфурт прилетели с опозданием на час, но я успела перескочить на "Дельту" в Прагу. Сбитая с толку, измотанная смотрю сейчас сквозь закопчённое окно на серую, покрытую грязным снегом удицу. Ещё не вечер, но небо низкое и тёмное. Расхаживаю по маленькому покою, давая вещам их чешские имена и пытаясь приделать к ним их чешские глаголы. Сейчас могу расслабиться с тобой немного на нашем языке и сообщить, что мне одиноко, жутковато и хорошо. Работа в офисе начнётся завтра. Всё притупляющая работа, которую я пыталась избежать ещё с тех времён, когда мы были девочками, каждое лето вносившими неразбериху в дела твоего отца. К сожалению я оказалась для неё вполне пригодной. У тебя не получалось ничего, поэтому ты сейчас богата. Я же была обречена, как только обнаружила способность печатать на машинке и сохранять хладнокровие в ответ на приставания со стороны женатых сослуживцев. Теперь бизнес ведёшь ты, а я - твой главный менеджер буду служить до скончания времён. И вот я здесь - в городе, о котором столько читала, но никогда не думала, что увижу. Наверное, ты думаешь, что я рихнулась. Так оно и есть - слегка. Разбитые сердца это так скучно всем. Поэтому полные боли от утраченной любви они бегут без оглядки куда-нибудь, в места в роде этого.

Меу! О чём я думала в семье? Почему не слушала тебя? - Пречетания идиотки. И где я теперь? - На славянской окраине Европы. В столице священной Римской империи, когда-то. Однажды в одном из веков здесь человека обманули и сожгли на костре, а в другом веке юноша сжёг себя сам. Отец и сын, Луис и Палах. По иронии мученики места, гении которого в том, что-бы избегать геройских выходок.

Петер, который давал мне в Штатах уроки языка, ты видела его, Меу, когда зашла ко мне недели три назад, довольно славный паренёк из какого-то городка в Маравии, так вот этот Петер сказал, что они превратили ненависть к себе в искусство. Он не сумел ответить, почему. Наверное, это имеет отношение к тому факту, что ты слаб, относительно беззащитен и тебя подминают под себя из века в век. Ты дала мне полтора года, я здесь уже четырнадцать часов и, думаю - ты отпустила мне слишком большой кредит. Уже готова сдаться, скорее от изнеможения, чем от страха перед этим заколдованным и полным угольной копоти зимним городом. Никогда ещё не приходилось бывать в местах, где больше вздохов, чем угроз. Но мне, как только я, сдвинутая перелётами по фазе, отправилась на первую прогулку, сразу стало веселей. И вот среди мужеподобной европейской скуки здесь обнаружилось так много женственного величия. Меу, ты была в Европе и знаешь, на что это похоже. Но это место, столь же европейское, как и любой другой лоскуток Европы, как-то извращает фундаментальные её первоосновы. Достаточно постоять на Карловом мосту, лучше всего посреди, и взглянуть сначала на один берег, а потом на другой. Спуская глаза на долю сексопильного ландшавта левобережья с замком на вершине, залитом в ранних сумерках зимы светом прожекторов. Изящные пруты остроконечных шпилей, эти нежные оттенки, подчёркивающие чистый серый цвет замковых стен, особено когда свет дня уходит из-под серых тяжёлых облаков в объятья наступающей на эту чарующую старину ночи.