Готфрид Келлер - Новеллы

- Марианна, - сказал он немного погодя, - не споете ли вы мне еще и другую песню, знаете, какую:

Кто в небе закатном видал вереницу

Подруг, покинувших свет,

К волшебной скале тот вечно стремится,

Забвенья навек ему нет.

Сестры, прощайте, глубок мой покой,

Крепко я сплю под безмолвной травой 1.

1 Перевод В. С. Давиденковой.

Она тотчас спела ему эту песню, подряд все строфы, неожиданно переходящие от одной темы к другой, но все пронизанные единым страстным желанием - снова увидеть любимую.

- Марианна! - начал Ландольт, отступив от окна в глубь комнаты. - Мы должны в ближайшее время подумать о том, как бы достойно принять небольшое, но избранное общество.

- Какое общество, господин ландфогт? Кто приедет?

- Приедут, - ответил он, покашливая, - Щегленок, Паяц, Малиновка, Капитан и Черный Дрозд!

Разинув рот, выпучив глаза, ключница закричала:

- Да что это за люди? На чем они сидеть-то будут - на стульях или на жердочке?

Ландфогт тем временем сходил в соседнюю комнату за трубкой и принялся ее раскуривать.

- Щегленок, - сказал он, развеивая первые струйки дыма, - Щегленок красивая женщина!

- А тот, второй?

- Паяц? Тоже женщина и тоже в своем роде красивая!

В таком духе разговор продолжался, покуда не дошли до Дрозда. Но эти многословные объяснения нисколько не удовлетворили ключницу, и волей-неволей Ландольту пришлось наконец рассказать более обстоятельно о предметах, которых он никогда еще не единым словом не касался.

- Короче говоря, - признался он, - это все мои бывшие возлюбленные, которых я хочу один раз увидеть всех вместе!

- Но тысяча чертей! - вскричала Марианна, еще шире вытаращив глаза и вскочив так стремительно, что ударилась спиной об стену. - Господин ландфогт, всемилостивейший господин ландфогт! Вы любили стольких женщин! Ох, гром меня разрази! И ни один черт не подозревал об этом, и вы всегда прикидываетесь, что будто терпеть не можете женский пол! И всех этих несчастных бедняжек вы обманывали и бросали!

- Нет, - ответил ландфогт, смущенно улыбаясь, - они не хотели идти за меня!

- Не хотели! - с возрастающим волнением покричала Марианна - Ни одна?

- Ни одна!

- Проклятая шушера! Но мысль господину ландфогту пришла удачная! Пускай явятся, уж мы их заманим и разглядим как следует! Прелюбопытная должна быть компания! Надеюсь, мы их запрем в башне, на самом верху, где гнездятся галки, и там будем морить голодом! А чтобы они все перегрызлись - об этом уж я позабочусь!

- Ну нет! - возразил, смеясь, ландфогт. - Напротив, вы должны выказать величайшую учтивость и радушие - ведь этот день должен быть для меня прекрасен, как если бы наступил месяц май, которого на самом деле нет, - и первый и последний день этого месяца были бы слиты воедино!

По блеску его глаз Мариана догадалась, что в мыслях у него нечто и задушевное и возвышенное; подбежав к нему, она схватила ею руку, поцеловала ее и, утирая глаза, тихо сказала:

- Да, господин ландфогт, я вас понимаю. Такой будет день, словно у меня вдруг собрались все мои умершие дети. ангелочки мои!

Когда лед таким образом был сломлен, ландфогт постепенно, как и подобало, познакомил Марианну со всеми пятью героинями своих любовных увлечений и рассказал ей о каждой из них, причем и повествователь и слушательница, под наплывом быстро сменявшихся впечатлений, неоднократно сбивали и путали друг друга. Мы хотим пересказать эти повести, но надлежащим образом расположив их, придав им законченность и приспособив к нашему пониманию.

ЩЕГЛЕНОК

Это прозвище Соломон Ландольт почерпнул из фамильного герба красавицы, изображавшего щегленка и помещенного живописцем над дверью ее дома. Не у одной только ее семьи в гербе были певчие птицы; поэтому можно раскрыть имя девушки, а звалась она Саломеей. Надо сказать, что в ту пору, когда Соломон познакомился с ней, она была весьма хороша собой.

В те времена, кроме государственных владений и наместничеств, в Швейцарии имелось еще и некоторое число обширных старинных поместий с замками, земельными угодьями, а нередко и с правом феодального суда. Такие поместья переходили из рук в руки на правах частной собственности, и горожане их покупали, а иногда снова продавали, в зависимости от состоянии своих денежных дел. До революции приобретение подобных поместий было излюбленным видом помещения капиталов и занятия сельским хозяйством в крупных размерах; владение ими давало и недворянам приятную возможность украшать свое воображаемое участие в управлении страной звучными титулами, воскрешавшими феодальное прошлое. Благодаря этому установлению добрая половина состоятельных горожан все благодатное время года проводила в качестве либо хозяев, либо гостей в живописнейших уголках страны, уподобляясь древним властителям средневековья, но без их междоусобных распрей и кровавых походов, среди невозмутимого мира.

В одном из таких поместий Соломон Ландольт, которому в ту пору было лет двадцать пять, встретился с юной Саломеей. И он и она состояли с его владельцем в дальнем родстве по разным линиям, так что могли не считать себя родственниками, и все же испытывали приятное чувство некоторой близости. Вдобавок созвучность их имен давала повод к благодушным остротам, и когда они, в ответ на чей-нибудь оклик, одновременно оглядывались и, краснея, убеждались, что один из них ослышался, это вызывало множество шуток, которые отнюдь не претили им. И он и она были в равной мере красивы, веселы и жизнерадостны; поэтому благожелательные друзья решили, что они, пожалуй, подходят друг к другу и что возможность брачного союза между ними отнюдь не исключена.

Правда, Ландольт вовсе не был склонен уже теперь основать семейный очаг; челн его судеб все еще бороздил воды у тихой пристани, не решаясь ни причалить к ней, ни отплыть вдаль. В свое время Ландольт посещал военную академию в Меце, где сначала изучил артиллерийское и военно-инженерное дело, а затем избрал гражданское зодчество, чтобы на этом поприще впоследствии служить родному городу. В тек же целях он затем направился к Париж; но циркуль, линейка, вечные измерения и расчеты наскучили его живому уму и юношеской необузданности, и он принялся развивать свою прирожденную склонность к живописи - рисовать с натуры, делать наброски карандашом и красками, а вместе с тем, внимательно приглядываясь и прислушиваясь ко всему вокруг, особенно во время долгих верховых прогулок, старался приобрести разнообразные знания и богатый опыт. Домой он вернулся, не став ни инженером, ни зодчим. Это не очень понравилось его родителям; явное их беспокойство в конце концов побудило сына занять должность в городском суде, чтобы исподволь подготовиться к участию в государственных делах. Беззаботный, но любезный в обращении и добронравный, он служил не очень усердно: жажда деятельности и более глубокое сознание долга еще дремали в нем.