Мюриэл Спарк - Memento mori

– Насколько я помню, – сказал Гай, – Эрику шел сорок шестой год, когда Годфри отказался его содержать.

– И Летти тоже еще, – продолжала Чармиан, – что это за жестокие игры с завещаниями? То наобещает Эрику с гору, то все свои обещания берет назад. Не знаю, кстати, почему бы ей не сделать что-нибудь для Эрика еще при жизни?

– А ты думаешь, – полюбопытствовал Гай, – что деньги ублаготворили бы Эрика?

– Да нет, – сказала Чармиан. – Чего не думаю, того не думаю. Я не один год втайне пересылала Эрику кой-какие деньги через миссис Энтони, нашу экономку, и никак это его не ублаготворило. Ну, он, конечно, сердится на меня за мои книги.

– Прекрасные книги, – сказал Гай.

– Эрика раздражает их стиль. Боюсь, что ни разу в жизни Годфри не обошелся с ним тактично, вот оно в чем дело.

– Прекрасные книги, – повторил Гай. – Я их как раз перечитываю. Взять хоть «Седьмое дитя». Я особенно люблю этот изумительный эпизод, когда Эдна стоит в своем макинтоше на Гебридах у края скалы, забрызганная прибоем, и волосы разметаны по лицу. Она оборачивается, а Карл рядом с нею. Что замечательно с твоими любовными парами, Чармиан: у них никогда не бывает предварительных разговоров. Взглянут друг на друга – и все понятно.

– Вот-вот, – сказала Чармиан, – именно этого, в частности, Эрик терпеть не может.

– Эрик – он реалист. У него нет чувства времени и совсем нет доброты.

– Гай, дорогой, да ты что, – ты думаешь, эта молодежь читает меня от избытка доброты?

– Нет-нет, терпимость и мягкость здесь ни при чем. Истинная доброта, однако же, возвышает ум и направляет внутренний взор. Если стоящее произведение искусства открывают заново, это, я думаю, происходит по доброте душевной открывателя. Ну да, и все же тот, кто лишен чувства времени вдобавок к доброте, твои книги толком не оценит.

– У Эрика нет никакой доброты, – сказала она.

– Может, просто потому, что он вступил в пожилой возраст. Молодежь куда приятнее в обхождении.

Она его не слушала.

– Во многом он так похож на Годфри! – сказала она. – Поневоле припоминается, как мне на что только не приходилось закрывать глаза! Платки Годфри в губной помаде...

– Да перестань ты виноватиться перед Годфри, – сказал Гай. Он ожидал более интересного разговора с Чармиан. Никогда на его памяти Чармиан столько не жаловалась. Видимо, зря он спросил про Годфри. Слова ее действовали на него угнетающе. Они были как рассыпанный сахар: сколько ни мети, все равно скрипит под ногами.

– Так вот о твоих романах, – сказал он. – Сюжеты изумительно выстроены. То же «Седьмое дитя»: там, конечно, сразу ясно, что Эдна не выйдет за Гридсуорти, но каково обратное напряжение между Энтони Гарландом и полковником Ювиллом – то есть пока не знаешь об их отношениях с Габриэлой, все время волнуешься, как бы один из них невзначай не женился на Эдне. И конечно же, постоянно чувствуешь некую тайную жизнь, которой живет Эдна, особенно когда она прогуливается в Нефлете и неожиданно встречает Карла и Габриэлу. Тут уж ясно вполне, что она выйдет замуж за Гридсуорти, доброго человека. И ей-богу, до последней страницы находишься в неведении относительно истинных чувств Карла. То есть ты-то их знаешь, но сам-то он их знает ли? Я как будто неплохо помню роман, но признаюсь, большое испытал облегчение, когда на днях его перечел и выяснил, что Эдна все-таки не бросилась со скалы. Проза, конечно, тоже замечательная, но напряжение, сюжет – верх восторга.

– И все же, – сказала Чармиан, туманно улыбаясь раскрытому в окне клочку неба, – когда роман был готов наполовину, я, честное слово, не знала, что дальше случится.

Гай подумал: «Ах, милочка, ах, Чармиан, вот сейчас она скажет: «Мои персонажи словно обретали собственную жизнь».

– Персонажи, – сказала Чармиан, – по ходу дела словно бы завладевали моим пером. Но сперва наплеталась ужасная путаница. Я всегда повторяла:

Ведь искусство построения сюжета, – добавила она, – очень сродни плетению лжи.

– А в жизни, – сказал он, – в жизни-то плетение лжи – тоже искусство?

– В жизни, – ответила она, – все по-другому. Все подвластно Промыслу Господню. Как припомню собственную жизнь... Вот Годфри...

Гай подумал, что зря он завел про жизнь, лучше бы обсуждали дальше ее романы. Чармиан насчет Годфри не в себе, это ясно.

– Годфри пока что не удосужился меня навестить. Приедет на будущей неделе. Если сможет. Только дело его плохо. Видишь ли, Гай, он сам себе злейший враг. Он...

Какими тусклыми и нудными, подумал Гай, становятся самые интересные люди, сколько-нибудь пораженные чувством вины.

Он отбыл в пять. Чармиан глядела из окна, как его усаживают в машину. Она сетовала на себя, что так разболталась о Годфри. Гай никогда не интересовался ее домашними делами, а вообще – какой собеседник! И ситцевая комната вдруг показалась пустоватой.

Гай неловко помахал ей из окна машины негнущейся рукой. И только тут Чармиан заметила, что, пока Гая усаживали, подкатила другая машина. Она присмотрелась: уж не Годфри ли это приехал? Да, Годфри; вот он вылезает, по обыкновению порывисто. Наверно, стало совсем невтерпеж, и он исхитрился улизнуть от миссис Петтигру. Ну что бы ему переселиться в какую-нибудь тихую, закрытую гостиницу. Но когда он вприпрыжку устремился к дверям, обнаружилось, что вид у него здоровый и бодрый. Ее охватила усталость.

По дороге домой Гай Лит размышлял, то ли он наслаждается тем покоем и волей, которые предположительно сопутствуют старости, то ли нет. Еще вчера он был безмятежно стар, а сегодня омолодился и обеспокоился. Почем знать в ту или иную минуту, как себя окажет твой преклонный возраст? Но в общем итоге, рассудил Гай, он, пожалуй, все-таки вкушает покой и волю, хотя предвкушал-то он их совсем иначе. Он, может, потому беззаботен и отрешен, что очень быстро утомляется. Поразительна, конечно, жизненная энергия Чармиан – это притом, что она на десять лет его старше. И все же, заключил он, какой он душка-старичок. Как он удачно сохранил свои материальные потребности, и теперь, когда ему перепадет наследство Лизы, можно будет скоротать зиму где-нибудь в действительно теплых краях. А Лизины деньги он заслужил. И ничуть не сердился на Чармиан за ее неблагодарность. Хоть и мало кто женился бы на Лизе только затем, чтобы она не изводила Чармиан. Мало кто претерпел бы тайну этого брака, чисто юридического, чтобы Лиза в полную силу наслаждалась бесчисленными извращениями.

– Мне необходимо быть замужем, – говорила она своим сипловатым голосом. – Нет, милый, мужчина под боком мне не нужен, но надо чувствовать себя замужней, – иначе ни от чего никакой радости.