Редьярд Киплинг - Наулака - История о Западе и Востоке

"Гражданская и военная газета" имела специальную колонку на первой полосе с продолжением на второй, отведенную для рассказов, и Киплинг целиком ее захватил. Он чуть ли не мгновенно освоился в обществе "англо-индийцев" и знал их жизнь до мелочей. Отсюда удивительная правдивость его рассказов, и отсюда же их редкостная населенность людьми . самых разных судеб. Может быть, если б он писал для англичан не об их соотечественниках, живущих в Индии, а о них самих, его сочли бы натуралистом. По он писал о людях, и похожих и непохожих на своих предполагаемых земляков, да к тому же живущих в чужой стране, так что иначе как неоромантиком его было не назвать. И еще следует помнить, что с его рассказами в английскую литературу пришел и совсем новый для английского читателя народ - индийцы.

Индию как цельную державу создала, как известно, Англия. Теперь Индия явила Англии совершенно нового для нее писателя - Редьярда Киплинга. Ведь Киплинг писал не только об англичанах, живущих в Индии. Среди его героев (особенно это заметно в романе "Ким") огромное место занимают истинные индийцы. По словам редактора "Гражданской и военной газеты", друга Киплинга Кея Робинсона, "Киплинг различал множество национальных групп индийского населения, которые для обычного англичанина все без разбору были просто "туземцы". Он подмечал самые занятные детали их поведения, языка и образа мыслей...

Покажи ему туземца, и он тотчас же определит, из какого он сословия. какой касты, какой национальной группы, какой семьи, из каких мест, какова его вера и чем он занимается. Он с каждым разговаривал на его манер, используя знакомые тому привычные выражения, так что у собеседника начинали блестеть глаза от удивления и осознанного братства, и он проникался к Киплингу полным доверием. Через две минуты он уже относился к этому сахибу с симпатией и готов был открыть ему самое сокровенное из историй семейных тяжб, кровной вражды, пограничных стычек... С Киплингом не таясь разговаривали даже представители самой скрытной и подозрительной части индийского населения - нищенствующие гуру".

Киплинг не производил с виду большого впечатления. Он был невысок, сутуловат, носил сильные очки. Люди, знавшие его красавцев родителей, искренне за них огорчались. Но он обладал феноменальной работоспособностью (тот же Кей Робинсон писал, что, когда Киплинг от него ушел, ему пришлось взять на его место трех человек), и еще было в нем что-то такое, что заставляло людей перед ним раскрываться. Он словно бы знал все про всех и был поразительно достоверен в деталях. Но главное - умел передавать аромат страны, в которой жил, показывать обыденность для нее самых, казалось бы, необычных ситуаций и очень точно преломлять это через характеры. В некоторых его рассказах, собственно говоря, нет действующих лиц (к примеру, "Город Страшной Ночи") - и все же присутствует ощущение народа, страны, даже времени года. В других рассказах какое-либо необычное происшествие представлено как проявление повседневности ("В наводнение"). В третьих упор сделан именно на человека с его системой представлений и со всем его своеобразием ("Лиспет", "Жизнь Мухаммед-Дина", "Дочь полка").

И пишет он не только о людях, но и о животных, которых, так и кажется, понимает не хуже людей. Такие его рассказы, как "Моти-Гадж, мятежник", словно бы предсказывают будущие "Книги джунглей". Киплинг - писатель огромного охвата уже потому, что для него все части природы неразделимы. Он видит мир как единое целое. Может быть, поэтому никогда не утомительна его, возникающая, правда, не слишком часто, потребность возвращаться к одним и тем же людям и ситуациям. Заинтересовавшись каким-либо человеком или, точнее, человеческим типом, Киплинг испытывает желание увидеть его в разных ипостасях. Так, местная девушка Лиспет, воспитанная в пастерском доме, становится какое-то время спустя одной из героинь "Кима" - хоть и ненадолго, а полицейский Стрикленд, с которым мы впервые знакомимся в рассказе "Саис мисс Йол", так нас, читателей, никогда и не оставит, при том, что порой нам позволено будет всего лишь бросить на него беглый взгляд. Этот герой при всей мимолетности своих появлений - из самых любимых Киплингом, он ведь, подобно своему автору, способен, перевоплощаясь, становиться, по сути дела, то одной, то другой частицей Индии. Начальству это может не нравиться, но отказаться от этой способности и потребности значило бы для Стрикленда отказаться от себя самого. Он справедливо видит в этом самую свою суть.

Сказать про Киплинга, что он столько же индийский, сколько английский писатель, значило бы, конечно, погрешить против истины. Он взращен европейской культурой, неотделим от нее, и вклад его именно в английскую литературу очень заметен. Киплинг, к примеру, был одним из тех, кто помог формированию сравнительно нового для Англии жанра - рассказа, ибо эта страна, давшая миру Диккенса и Теккерея, находилась, если говорить о новеллистике, где-то на самых задворках не только Европейского континента, но и молодой Америки. Литературные познания Киплинга не слишком велики, но они целиком европейского происхождения. Он дополнял английскую литературу тем, чего ей недоставало, но источником его новаций отнюдь не была литература Востока. Индия принесла ему нечто другое - очень своеобразное восприятие жизни. Он смотрит на эту страну глазами европейца, но европейца, знающего ее лучше своей родины. И, конечно же, впитавшего что-то от индийского восприятия жизни. Он связан с Индией совершенно органически.

Впрочем, эта любовь к Индии имела свою оборотную сторону. Он мог критиковать английскую администрацию, но у него никогда не являлось и тени сомнения в том, что Индия принадлежит Англии и что британское владычество в высшей степени благотворно для этой страны. Ему не казалось нужным что-то менять в Индии. Он любил не просто Индию, но Британскую Индию. Менять что-то в укладе Индии? Но тогда это будет уже не та страна! А он привык именно к Индии своего детства и юности. Он очень много путешествовал, но в зрелые годы лишь один раз заглянул в те места, где вырос, - повидаться с родителями. Там для него время словно бы остановилось. Впечатлений тех, юношеских, лет хватило на всю жизнь. Все, что он написал потом не на индийском материале, уровнем ниже всего сказанного об Индии.

Впрочем, долгое время он оставался только рассказчиком. "Большая форма" ему не давалась. Но он стремился к ней... В 1889 году он, будучи уже прославленным "индийским" писателем, о котором успели прослышать в Англии, вступил на английскую почву. Это был к тому времени человек немало повидавший. Покинув Индию, он совершил длительное путешествие (деньги зарабатывал, посылая путевые очерки в "Гражданскую и военную газету"), встретился в Америке с Марком Твеном, своим любимым писателем, который успел его скоро забыть и вспомнить только в качестве прославленного во всем мире новеллиста. К тому времени о Киплинге писали уже как о классике. Английский критик Эндрю Лэнг так говорил о нем: "В книгах Киплинга были необычность, колорит, многообразие и ароматы Востока. Поэтому не приходится удивляться тому, что его литературная репутация выросла так же быстро, как таинственнее манговое дерево у волшебника". Что касается Оскара Уайльда, то он тоже не преминул отметить появление нового своеобразного писателя. "Чтобы растревожить нас сегодня художественным произведением, надо либо поместить нас в совершенно новую обстановку, либо открыть нам тончайшие движения человеческого сердца. Первое сейчас делает Редьярд Киплинг. Когда листаешь страницы его "Простых рассказов с холмов", кажется, будто ты сидишь под пальмой и жизнь проходит перед тобой в ослепительных вспышках вульгарности... Недостатки стиля этого рассказчика придают неожиданный журналистский реализм всему, что он нам сообщает. С точки зрения жизни, он репортер, знакомый с вульгарностью лучше кого-либо до него. Диккенс знал ее одежды и ее комичные проявления. Киплинг знает ее суть и ее серьезность".