Редьярд Киплинг - От моря до моря

Я наблюдал за уединенным источником, когда на фоне неба далеко в поле возник великолепный плюмаж радужного витого стекла. "Это Старый служака, сказал кавалерист. - Каждый час, с точностью до минуты, он дает жару, а затем минут пять играет, посылая воду на сто пятьдесят футов вверх. К тому времени, как вы осмотрите остальные гейзеры, он будет готов порезвиться".

Мы подивились на гейзер, чья пасть напоминала пчелиный улей (гейзер так и назывался), на Тюрбан (он совсем не похож на тюрбан) и многие другие гейзеры, ключи и горячие дыры. Некоторые громыхали, шипели или бились в истерике, иные дремали в постелях, устланных сапфирами и бериллами.

Поверите ли, но даже эти ужасные гиганты должны охраняться кавалеристами, чтобы помешать неугомонной братии туристов разбивать молоточками конусы или, что и того хуже, вызывать у гейзеров тошноту. Если взять бочонок мягкого мыла и бросить гейзеру в рот, тот вскоре выложит перед вами содержимое бочонка и еще несколько дней будет страдать расстройством желудка. Когда я услышал это, то проникся к гейзерам особой симпатией. Жаль, что я не украл немного мыла, чтобы провести подобный эксперимент с каким-нибудь одиноким маленьким зверьком - лесным гейзером. Как это правдоподобно и человечно!

Однако надо быть храбрецом, чтобы предложить рвотное Гигантессе. У нее совершенно плоские губы, и кажется, будто она вообще не имеет рта. Она скорее напоминает бассейн длиной футов пятьдесят и тридцать шириной, не носит украшений и заговаривает через неравные промежутки времени, но сначала испускает струю воды футов на двести вверх. Потом она пребывает не в духе от полутора до двух суток. Благодаря странной привычке Гигантессы приходить в бешенство по ночам, только немногие видели ее во всей красе. Однако подобное ночное смятение (так говорят люди) сотрясает бревенчатые стены отеля и разносится громовым эхом среди холмов. Когда я увидел ее, безобразия еще не сварились. Бассейн кипел с самыми серьезными намерениями. Каждые пять минут уровень воды падал фута на два, затем поднимался; вода переплескивала через край, и тогда на поверхности лопались огромные пузыри. Перед началом извержения вода куда-то исчезла. Как только увидите, что в кратере пропала вода, уносите ноги. Я заметил, как небольшой гейзер задержал дыхание, и инстинкт тотчас же подсказал мне ретироваться, в то время как гейзер улюлюкал мне вслед. Оставив Гигантессу ругаться, плеваться и биться в конвульсиях, мы подошли к Старому служаке. Ввиду его пунктуальности рядом установили скамейки для зрителей. В назначенный час мы услышали, как в его пасти заходила вода - словно в пещере разбивались волны. Полетели первые брызги, раздался рев, началось смятение, и колонна сверкающих алмазов поднялась над землей, затрепе-тала в воздухе и с минуту стояла неподвижно, затем с ворчанием рассыпалась, превратившись в горб не выше тридцати футов. Молоденькие леди-туристки (числом около двадцати) отметили, что это было "элегантно", и принялись вычерчивать свои имена на дне мелких бассейнов. Здешняя природа заботится о том, чтобы эти каракули остались неизгладимыми. Годы спустя можно будет установить, что Хэтти, Сэди, Мэми, Софи и так далее царапали здесь своими заколками лицо Старого служаки.

Конгрегация вернулась в отель, чтобы на веранде демонстративно записать впечатление. Все изнемогали от жары, хотя мы находились несколько выше вершины Якко*. Я покинул этот скрипучий караван-сарай и отправился в тенистую сосновую рощу, где белели брезентовые палатки. Группа кавалеристов двигалась по дороге, а затем нестройными рядами понеслась по пересеченной местности. "Меликанский" кавалерист отлично ездит верхом, хотя и содержит свое снаряжение в грязи, а за лошадью ухаживает как за коровой.

Через пять минут я был уже в лагере. Никто не мешал мне поиграть тяжелым, неуклюжим карабином, расседлать лошадь и с видом знатока пнуть ее кулаком под ребро. Один из военных участвовал в боях с Подожми Хвостом, о котором уже говорилось. Он рассказал, как, вызывая американцев на поединок, великий вождь щеголял перед строем кавалеристов верхом на лошади, хвост у которой был украшен куском красного ситца. Он погиб вместе с несколькими соплеменниками. "Как ни крути, от индейцев нет никакой пользы", - заметил мой новый знакомый.

Двое ковбоев (самых настоящих, а не циркачей в стиле Буффало Билла*) со звоном проскакали сквозь лагерь под градом беззлобных насмешек. Кажется, ковбои направлялись в Кук-Сити, но я знаю точно, что они никогда не умывались. Эти разбойники выглядели живописно: длинные шпоры, закрытые стремена, шляпы с обвислыми полями, меховые накидки, переброшенные через колени, рукоятки револьверов, которые торчали так, чтобы быть всегда под рукой.

- Ковбоя видишь все реже и реже, - сказал мой приятель. - Как только в этой стране все станет на свои места, они исчезнут. Но сейчас от них немало пользы. Что бы мы делали без ковбоев?

- Как это? - спросил я. Лагерь затрясся от хохота.

- У них водятся деньжонки, а у нас - ключ от этих деньжонок. Зимой они приезжают на военные посты поиграть в покер. Многие тут играют. Когда ковбой продуется, мы напаиваем его и отпускаем на все четыре стороны. Правда, иногда можно не на того нарваться.

И он рассказал об одном простодушном парне, который со всем своим капиталом приехал на пост и играл часов тридцать шесть подряд. Обчищенным оказался пост, а длинноволосый А-Син с Кавказа встал из-за стола, туго набив карманы жалованьем кавалеристов: он отказался от предложенной выпивки. - Не-е... теперь я не сажусь с ковбоем, если тот сначала не выпьет хорошенько, - заключил мой собеседник.

Прежде чем я ушел, многие подтвердили, что на дистанции в сотню ярдов каждый кавалерист чувствует себя в полной безопасности "под защитой" своего револьвера.

- Я понимаю, - молвил гибкий юноша с Юга, - в Англии не принято играть огнестрельным оружием. Револьвер попадает в руки, когда завербуешься. А вот мне не надо было учиться стрельбе: я умел еще до того, как стал служить дядюшке Сэму. Вот такие дела. Но вы говорили что-то о своей конной гвардии?

Я коротко рассказал об особенностях снаряжения нашей прославленнейшей кавалерии. Стыдно признать, но лагерь раскололся от смеха.

- Пустить бы их через болото. Пускай покрутятся, пускай прежде смоют крахмал с амуниции, а тогда, если мы преспокойно не подстрелим всех их, я, ей богу, готов съесть свою лошадь.

- Ну а предположим, они атакуют в открытом поле? - сказал я.

- Пусть атакуют хоть в самой преисподней. Отыщись миль на двадцать в округе древесный ствол - у них не получится в открытую.

Джентльмены, господа офицеры, вы когда-нибудь серьезно задумывались о существовании на этой земле кавалерии, которая предпочитает сражаться на лесоскладе? Очевидная искренность этих замечаний поразила меня. Я размышлял об этом по дороге в отель, где присоединился к исследовательской экспедиции, которая, нырнув в лес, откопала там шурф каленой воды, обрамленный черным как смоль песком, тогда как почва вокруг сияла ослепительной белизной. Однако и чудеса надоедают, когда попадаются на глаза раз двадцать за день. Пестрая стрекоза пролетела над водоемом, закружилась на месте и упала в воду, даже не шелохнув блестящими крылышками. Водоем промолчал, послав навстречу горящему небу тонкие завитки пара. Я предпочитаю говорящие водоемы.