Жан-Луи Кюртис - Молодожены

Совет встречен ледяным молчанием. Жанина застыла, опустив голову, она чрезмерно пристально разглядывает какое-то пятно на ковре. Краска заливает сперва ее шею, а потом и все лицо. А Вероника как ни в чем не бывало продолжает одеваться (она застегивает сандалии), не замечая замешательства, в которое повергла невестку.

Жиль кашлянул, быть может, чтобы прочистить горло.

-- В чьем гараже можно взять велосипеды? -- спрашивает он у Жанины.

-- У Легерна. Знаешь, на площади, у почты.

Компания Жанины -- все на велосипедах -- приветствует молодоженов без восторга, но вполне вежливо. Жанина представляет им брата и невестку, назвав их по именам. Потом она называет каждого из своих друзей той скороговорочкой, в которой опытное ухо Жиля без труда различает смущение и растерянность. К счастью, все ребята очень оживленны. Напряженность тонет во всеобщем возбуждении. У мальчишек и девчонок примерно один и тот же облик: все в шортах или в джинсах. Кажется, все они оттиснуты одной и той же формой, и даже .с первого взгляда трудно определить их пол. Как они привлекательны, какое естественное изящество и какое равнодушие ко всему, что не относится к их маленькому мирку! Жиль и Вероника -- это всем ясно -к нему не относятся, поэтому никто к ним не обращается. Почти с самого старта группа велосипедистов, как команда в "Тур де Франс", идет не кучно, а растягивается вдоль дороги, превращаясь в огромную змею на колесах. Жиль и Вероника очень скоро оказываются в хвосте. То ли потому, что Вероника уже не может так энергично вертеть педали, то ли оттого, что они по молчаливому согласию решили приотстать. Жанина едет рядом с ними. Чувствуется, что ей как-то не по себе. Она, видно, поняла, что сделала глупость, пригласив брата и невестку в свою компанию. Жиль предлагает ей догнать своих. Она искренне отказывается. Так проходит с четверть часа, и вдруг Вероника сама решает положить этому конец:

-- Я устала. Мне, пожалуй, лучше остановиться. Поезжай без нас, Жанина. Мы немного передохнем и тихонько двинемся назад.

Жанина снова отказывается, но после долгих уговоров все же соглашается их оставить. Они кладут велосипеды на откос кювета и садятся на обочину дороги. Ребята не заметили, что они остановились, никто даже головы назад не повернул. На их отсутствие просто никто не обратил внимания.

-- Ты прав, -- говорит Вероника, -- они прекрасно обходятся без нас.

-- Компания уже сбилась, сама знаешь, как это бывает. Новеньких всегда неохотно принимают. Вспомни, когда мы...

-- Нет, дело не в том, что мы новенькие, нас бы во как приняли, если бы мы были их возраста.

-- Да они ведь дети.

-- Не такие уж дети. Старшим из них не меньше восемнадцати. Но нам по двадцать четыре, и мы женаты. Этого достаточно, чтобы считать нас стариками.

Она задумалась над тем, что сказала.

-- На меня это произвело сильное впечатление, -- говорит она взволнованно. -- Ничего подобного я еще не переживала.

-- К этому привыкаешь...

-- Ты думаешь?

-- Послушай, дорогая, не будем преувеличивать! Мы еще очень молоды. Нам ведь нет и двадцати пяти, понимаешь? Вся жизнь впереди.

-- Да, но для них мы уже взрослые.

-- Конечно, дорогая, мы и в самом деле взрослые. Ты этого не знала?

-- Я это поняла только что.

Несколько секунд они молчат. Перед ними тропинка, за ней кустарник, дальше дюны и океан, который урчит и сверкает на солнце. День удивительно ясный, прозрачный, воздух напоен светом и насыщен острым запахом йода. Пенящиеся волны издали напоминают белые стежки. Свежее дыхание открытого моря холодит щеки. Фигурки велосипедистов на дороге все уменьшаются -мелькают между деревьями на опушке леса.

Вероника провожает их взглядом, она снимает темные очки и хмурит брови. Жиль в упор разглядывает ее профиль обиженной девочки: рот, длинные загнутые ресницы, маленькое ухо, розовое, как раковинка... Он касается уха губами. Вероника ежится.

-- Щекотно... Жиль!

Он не настаивает. Она снова надевает очки, потом открывает сумочку, вынимает носовой платок и вытирает ладони.

-- Взрослые, -- говорит она задумчиво. -- Как твои родители или как мои... Странно.

Вдруг она утыкается в плечо Жиля.

-- Скажи, дорогой, ведь нам не придется вести такую жизнь, как им, правда?

-- Что ты имеешь в виду?

-- Ну, жить как твои родители или даже как мои. Мы будем жить более интересно, более весело?

-- Да, наверно...

Его голос звучит хрипловато.

-- Не наверно. Надо быть уверенным! Очень уж печально думать, что впереди нас ожидает такая вот жизнь, как у них.

-- Их жизнь не была несчастливой...

-- Да... Но и увлекательной она тоже не была. Я думаю, вряд ли стоит жить, чтобы прожить такую вот жизнь.

Жиль молчит. Она порывисто оборачивается к нему -- так бывает всегда, когда она вдруг понимает, что была, наверно, слишком грубой, что могла его обидеть. Она целует Жиля.

-- Я говорю и о моих родителях тоже, поверь, -- шепчет она, как бы извиняясь. -- Твои отец и мать просто прелесть какие, но, откровенно говоря, дорогой, они как-то отстали от времени... Они почти нигде не бывают, у них мало знакомых. В общем, я считаю, что они живут какой-то... как бы это сказать... заторможенной, что ли, жизнью. И у нас дома то же самое. Ну сколько лет твоей маме? Пятьдесят два -- пятьдесят три года? В наше время пятидесятилетняя женщина должна была бы еще... Ну, я не знаю, заботиться о своей внешности, что ли, бывать на людях, интересоваться тем, что происходит в мире... А твоя мама... создается впечатление, что она живет только для мужа и детей... Такая преданность, такое самоотречение, конечно, прекрасны, и возможно даже, что она этим вполне счастлива, но...

-- Мне кажется, что она и в самом деле вполне счастлива.

-- ...Но все же жизнь -- это нечто другое, она не должна свестись исключительно к семье, к хозяйству... Во всяком случае, в наши дни не должна! И потом, это я уже совсем не могу понять, честное слово, решительно не могу... как вы только терпите эту зануду, вашу тетю Мирей?

-- Привыкли. Она так давно живет с нами. Я тебе уже рассказывал, как мы...

-- Знаю, знаю. Вы взяли ее к себе из милосердия, это прекрасно, не спорю, но все же, согласись, она действует на нервы, она всем в тягость. И вы покорно ее терпите... Клянусь, я считаю твою мать просто святой!

-- У тети Мирей есть и хорошие черты.

-- Да, конечно, как у всех. Никто не бывает ни целиком черненьким, ни целиком беленьким. Но все же приносить такую жертву уже столько лет! Я говорю о твоих родителях. И во имя чего только приносится эта жертва, разреши спросить?.. Знаешь, дорогой, давай не будем говорить об этом, я вижу, тебе это неприятно.

-- Да нет, что ты!

-- Нет, я прекрасно это вижу. Хорошо, не будем больше об этом говорить. Я хотела сказать только одно: я желаю себе, я желаю нам другой жизни, чем у вас или у нас. Ты согласен?