Хулио Кортасар - Тот, кто бродит вокруг

- Вот что такое чемпион! - тихо сказал ему Эстевес, зная, что в таком шуме все равно ничего не услышишь. - Карлитос, язви их...

Он посмотрел на Вальтера, который спокойно курил, что ж, смирись, куда деваться, не судьба - значит, не судьба. К началу седьмого раунда все стояли в ожидании гонга, и вдруг обостренная, натянутая тишина, а за ней - слитный вопль: на ринг выброшено полотенце. Наполес как пришит к своему углу, а Монсон выбегает на середину, победно вскидывая над головой перчатки, - вот это чемпион, он приветствует публику и тут же тонет в водовороте объятий, вспышек магния, толпы. Финал не слишком красивый, но бесспорный. Мантекилья сдался, и правильно, зачем превращаться в боксерскую грушу Монсона, да, полный провал, закатный час Мантекильи, который подходит к победителю и как-то ласково подымает перчатки к его лицу, а Монсон кладет свои ему на плечи, и они расходятся, теперь - навсегда, думает Эстевес, на ринге им не встречаться.

- Отличный бой! - сказал он Вальтеру, который, закинув сумку за плечо, покачивался на ногах, точно они одеревенели.

- Слишком поторопились, - сказал Вальтер. - Секунданты, наверно, не пустили Наполеса.

- А чего ради? Ты же видел, как он "поплыл". Наполес - умный боксер, че, сам понял.

- Да, но таким, как он, надо держаться до конца, мало ли, а вдруг?!

- С Монсоном не бывает "вдруг"! - сказал Эстевес и, вспомнив о наставлениях Перальты, приветливо нротянул руку: - Был очень рад...

- Взаимно. Всего доброго.

-Чао!

Он проводил глазами Вальтера, который двинул вслед за толстяком, громко спорившим о чем-то со своей женой. А сам пошел позади типа в синих брючках, явно никуда не спешившего; в конце концов их отнесло влево, к проходу. Рядом кто-то спорил о техничности боксеров, но Эстевес загляделся на женщину - она обнимала не то мужа, не то дружка, что-то крича ему в самое ухо, все обнимала, целовала в губы, в шею. Если этот мужик не полный идиот, усмехнулся про себя Эстевес, ему бы понять, что не его она целует - Монсона. Пакет не оттягивал больше карман пиджака, можно вздохнуть повольготнее, посмотреть по сторонам, вон как прильнула к своему спутнику молодая девушка, а вон те мексиканцы, и шляпы вроде не такие уж большие, аргентинский флаг наполовину свернут, но поднят над головами, два плотненьких итальянца понимающе переглядываются, и один торжественно говорит: "Gliel'а messo in culo"9, а другой полностью согласен с таким четким резюме; в дверях толкотня; люди устало шагают по дощатым настилам в холодной темноте, мелкий дождик, мостки проседают под тяжестью ног, а в конце, привалившись к перилам, курят Перальта и Чавес, они как застыли: уверены, что Эстевес заметит, не выкажет удивления, а просто подойдет, как подошел, вынимая на ходу сигареты.

- Он его отделал! - сказал Эстевес.

- Знаю, - ответил Перальта. - Сам видел.

Эстевес глянул удивленно, но Перальта с Чавесом отвернулись и пошли с мостков прямо в толпу, которая заметно редела. Эстевес понял: надо следовать за ними, увидел, как они пересекли шоссе, ведущее к метро, и свернули в плохо освещенную улочку. Чавес лишь раз оглянулся - не потерял ли их Эстевес, а потом они прямиком направились к машине и сели в нее тут же, но без торопливости. Эстевес сел сзади, рядом с Перальтой, и машина рванула в южную часть города.

- Выходит, ты был?! - сказал Эстевес.- Вот не думал, что тебе нравится бокс.

- Гори он огнем! - сказал Перальта. - Хотя Монсон стоит всех денег. Я пришел на всякий случай, подстраховать тебя, если что.

- Стало быть, ты видел. А Вальтер, бедняга, болел за Наполеса...

- Это был не Вальтер.

Машина по-прежнему шла к югу. Какое-то седьмое чувство подсказало Эстевесу, что они едут не к площади Бастилии, но это мелькнуло подспудно, в самой глуби, потому что его словно ослепило взрывом, словно Монсон нанес удар прямо в лицо ему, а не Мантекилье. У него не было сил спрашивать, он молча смотрел на Перальту и ждал.

- Мы не смогли тебя предупредить, - сказал Перальта. - Ты, как назло, ушел слишком рано, и, когда мы позвонили, Мариса сказала, что тебя нет и она не знает, когда ты вернешься.

- Захотелось немного пройтись пешком, - сказал Эстевес. - Но объясни...

- Все лопнуло, - сказал Перальта. - Вальтер позвонил утром прямо из Орли, как прилетел, мы ему сказали, что надо делать, он подтвердил, что билет на бокс у него, - словом, все было на мази. Договорились, что перед уходом он позвонит от Лучо, для верности. В полвосьмого - никакого звонка, мы звоним Женевьеве, а она перезвонила и говорит, что Вальтер даже не заходил к Лучо.

- Они стерегли его на выходе в аэропорту, - подал голос Чавес.

- Но кто же тогда... - начал Эстевес и осекся, он разом все понял, холодный пот, выступивший на шее, потек за ворот, желудок свело судорогой.

- За семь часов они вытянули из него все, - сказал Перальта. Доказательство налицо - этот тип до тонкости знал, как себя вести. Ты же представляешь их работу, даже Вальтер не выдержал.

- Завтра или послезавтра его найдут на каком-нибудь пустыре, - устало и отрешенно прозвучал голос Чавеса.

- Какая теперь разница, - сказал Перальта. - До прихода в шапито я успел всех предупредить, чтобы сматывали удочки. У меня, понимаешь, еще была слабая надежда, когда я примчался в этот растреклятый цирк, но тип уже сидел рядом с тобой, и куда деваться.

- Но после, - спросил Эстевес, - когда он пошел с деньгами?

- Ясно, что я следом.

- А раньше, коль скоро ты знал...

- Куда деваться, - повторил Перальта. - Пойми он, что завалился, ему крышка так и так. Устроил бы такое, что нас замели бы всех, сам знаешь, кто их опекает.

- Ну и дальше?

- Снаружи его ждали трое, у одного было какое-то удостоверение, короче, я опомниться не успел - а они уже в машине на стоянке, отгороженной для дружков Делона и богатеев, а кругом до черта полицейских. Словом, я вернулся на мостки, где ждал Чавес, вот и все. Ну запомнил номер машины, а на хрена он теперь?

- Мы едем за город? - спросил Эстевес.

- Да, в одно местечко, где поспокойнее. Тебе, надеюсь, ясно, что теперь проблема номер один - ты.

- Почему я?

- Потому что тот молодчик знает тебя в лицо, и они все силы положат, чтобы разыскать тебя, а у нас ни одной "крыши" после того, что случилось с Вальтером.

- Выходит, мне уезжать? - сказал Эстевес. И сразу пронзило: а как же Мариса, малыш, как увезти их с собой, как оставить, мысли путались, мелькали, как и деревья ночного леса, и назойливо жужжали, будто толпа все еще ревет: "Монсон! Монсон!", прежде чем ошеломленно смолкнуть, когда на середину ринга упадет полотенце, в этот закатный час Мантекильи, бедный старик. А тип болел за Мантекилью, надо же, за неудачника, ему бы в самый раз болеть за Монсона, который забрал все деньги и ушел, как он сам, не глядя, показав противнику спину и тем еще больше унижая его, потерпевшего поражение, беднягу с рассобаченной мордой, надо же - протянул руку, "был очень рад"... Машина затормозила среди деревьев, и Чавес выключил мотор. В темноте вспыхнула сигарета - закурил Перальта.