Милан Кундера - Шутка

Когда мы вышли из ресторана, перед нами снова предстала барочная скульптура. Она показалсь мне смешной. Я кивнул на нее:

- Взгляните, Гелена, куда эти святые взбираются. Как они рвутся ввысь! Как им хочется взгромоздиться на небо! А небу плевать на них! Небо о них вообще ни черта не знает, об этих окрыленных пейзанах!

- В самом деле, - сказала Гелена, все более пьянея под действием свежего воздуха. - С какой стати это здесь, эти статуи святых, почему бы здесь не поставить нечто такое, что прославляло бы жизнь, а не какую-то мистику! Однако до известной степени она еще контролировала себя, поэтому присовокупила: - Или я несу вздор? Вздор, правда? Нет не вздор.

- Это вовсе не вздор, Гелена, вы совершенно правы, жизнь прекрасна, и нам никогда недостанет сил по-настоящему восславить ее!

- Да, - сказала Гелена, - что бы ни говорили, а жизнь восхитительна, я вообще терпеть не могу пессимистов, хотя и могла бы больше других хныкать, а вот не хнычу, зачем хныкать, скажите, зачем хныкать, если в жизни может вдруг прийти такой день; как это восхитительно: незнакомый город, и я здесь с вами...

Я дал возможность Гелене говорить, лишь по временам, когда в ее речи возникала пауза, я ронял что-то и тем поддерживал поток ее излияний. Немного спустя мы стояли перед новостройкой, где проживал Костка.

- Где это мы? - спросила Гелена.

- Знаете что, - сказал я, - все эти общественные забегаловки ни к черту не годятся. У меня в этом доме частный ресторанчик. Пойдемте.

- Куда вы меня ведете? - протестовала Гелена, проходя за мной в дом.

- Настоящий частный моравский ресторанчик; вы никогда в таком не бывали?

- Нет, - сказала Гелена. Я открыл на четвертом этаже дверь, и мы вошли.

3

- Какой же это ресторанчик, обыкновенная квартира, - сказала Гелена, когда вошла внутрь и заглянула из прихожей в комнату Костки.

- Это не обыкновенная квартира, обыкновенной квартирой была бы та, где жили бы вы или я, особенность этой квартиры в том, что она ни моя, ни ваша, здесь нигде не разбросаны ни ваши, ни мои вещи, ни ваши, ни мои воспоминания, здесь не пахнет ни моим, ни вашим домом; это чужая квартира, и именно поэтому для нас обоих она чиста, и именно поэтому мы можем чувствовать себя в ней свободными.

Мне, думается, удалось произнести блестящий панегирик в защиту самого принципа снятой на время квартиры, хотя мое красноречие было совершенно излишним. Гелену нимало не смутило, что я привел ее в чужую квартиру, она не требовала никаких объяснений. Напротив, с той минуты, как переступила порог, она, казалось, исполнилась намерения перейти от кокетства (предпочитающего двусмысленности и притворную игру) к некоему действу, обретающему уже единый смысл, единое значение и создающему иллюзию, что это вовсе не игра, а самая настоящая жизнь. Гелена остановилась посреди Косткиной комнаты, оглянулась на меня, стоявшего сзади, и я увидел в ее взгляде, что она уже ждет, когда я подойду к ней, когда обниму и поцелую ее. В минуту, когда оглянулась, она была именно той Геленой, какая представлялась мне в воображении: Геленой беспомощной и "отданной на произвол".

Я подошел к ней; она подняла ко мне лицо; вместо поцелуя (столь ожидаемого) я улыбнулся и сжал пальцами плечи ее синего плаща. Она поняла, расстегнула его. Я отнес плащ на вешалку в прихожую. Нет, в эту минуту, когда все было подготовлено (мое желание и ее повиновение), я решил не спешить и не рисковать, что второпях, быть может, пропущу даже малость из всего того, что мне хотелось получить. Я завел маловажный разговор; попросив ее сесть, стал показывать ей различные мелочи в Косткиной квартире, открыл шкафчик, где была бутылка водки, на которую еще вчера обратил мое внимание Костка, и изобразил большое удивление: затем я откупорил ее, поставил на столик два маленьких стаканчика и налил.

- Я опьянею, - сказала она.

- Опьянеем вместе, - сказал я (хотя знал, что я не буду пьян, что не хочу быть пьяным, а должен сохранить память незамутненной).

Она не улыбнулась, была серьезна, выпила и сказала:

- Знаете, Людвик, меня бы очень удручало, если бы вы думали, что я одна из тех скучающих дамочек, что мечтают об авантюре. Я вовсе не наивна и прекрасно понимаю, что у вас было много женщин и они сами научили вас не относиться к ним всерьез. Но меня бы удручало...

- Меня бы тоже удручало, - сказал я, - если бы вы были одной из таких дамочек и не относились бы всерьез к любовной авантюре, что отвлекает вас от супружеских обязанностей. Будь вы такой, наша встреча не имела бы для меня никакого смысла.

- В самом деле? - сказала Гелена.

- В самом деле, Гелена. Вы правы, у меня было много женщин, и они научили меня без робости и сожаления менять их, но наша с вами встреча - нечто совсем другое.

- Вы говорите это не ради красного словца?

- Нет, не ради... Когда впервые я встретил вас, то сразу же понял: вы именно та, кого я жду уже годы, долгие годы.

- Вы, пожалуй, не фразер. Верно, вы б не говорили того, чего не чувствуете.

- Нет, не говорил бы, я не умею врать женщинам о своих чувствах, это единственная вещь, которой они не научили меня. И потому не лгу вам, Гелена, хотя это и звучит неправдоподобно: когда я впервые увидал вас, то понял, что именно вас я ждал многие годы подряд. Что ждал вас, даже не зная о вас. Что теперь вы должны стать моей. Что это неизбежно, как рок.

- Боже мой, - сказала Гелена и закрыла глаза; лицо у нее пошло красными пятнами, быть может, от спиртного, быть может, от возбуждения; и сейчас она была еще больше той самой Геленой, что представлялась мне в воображении: беспомощной и "отданной на произвол".

- Подумайте, Людвик, и со мной все было именно так. Уже с первой минуты я знала: встреча с вами вовсе не флирт - и потому боялась этого, я ведь замужняя женщина, я понимала, то, что с вами - правда, вы моя правда, и бороться с этим я не в силах.

- Да, и вы моя правда, Гелена, - сказал я.

Она сидела на тахте, не сводя с меня больших глаз, - они смотрели на меня, но не проникали внутрь, я сидел на стуле напротив и жадно наблюдал за ней. Я положил ей руки на колени и стал медленно задирать юбку, пока не показался край чулок и подвязки, вызывавшие на Гелениных уже полных ногах впечатление чего-то печального и жалкого. А Гелена сидела, не отвечая на мое прикосновение ни единым движением, ни каким-то особым взглядом.

- Если бы вы все знали...

- Знал? Что именно?

- Обо мне. Как я живу. Как жила.

- Как же вы жили?

Она горько улыбнулась.

Меня вдруг охватил страх, что Гелена, прибегнув к банальному приему блудливых дамочек, начнет уничижать свое супружество и таким образом лишать меня его ценности, когда оно наконец становилось моей добычей.

- Только, ради Бога, не говорите мне, что у вас несчастный брак, что муж не понимает вас.