Алан Маршалл - О себе

Когда я обнаружил, что мои произведения переводят и печатают в Советском Союзе, я был просто в восторге, тем более что возвращался домой, в Австралию, с экземпляром "Я умею прыгать через лужи" на русском языке. И несмотря на то, что у Советского Союза было тогда много недоброжелателей в Австралии, сам факт, что я популярен у советских читателей, странным, образом положительно сказался на моей репутации, так как австралийцы не могут не считаться с тем, что Советский Союз дал человечеству Толстого (или по крайней! мере его дала Россия), Горького и других литературных богов, которых чтят во всем мире, - моих богов, что эти русские знают толк в хорошей литературе.

Из Советского Союза мои книги стали переходить одну границу за другой их начали переводить в Венгрии, потом в Румынии, потом в Болгарии...

- Сколько раз вы приезжали в Советский Союз?

Этот вопрос повел нашу беседу по другому руслу, но явно не менее приятному для моего собеседника.

- Четыре. Один раз ненадолго, проездом в Берлин - на писательскую конференцию.

Однажды у меня состоялся разговор, который, может быть, Покажется вам интересным. Мы летели в Восточную Сибирь. Один из пассажиров все время разговаривал с соседом и смеялся. Я повернулся к ним и спросил, откуда они родом, и они ответили: из Дагестана. Я сказал: "Послушай, а мне бы хотелось побывать в ваших краях". "Ну, что ж, приезжайте - будем рады", - услышал я в ответ. "Обязательно приеду, - усмехнулся я. - Интересно побывать в местах, где живут лучшие танцоры Советского Союза". И тут громкий женский голос ответил мне: "Послушай, друг, лучше, грузинских танцоров нет". Тотчас же запротестовали узбеки: "Вот смех, да и только, не слушай ты эту болтовню, лучше наших танцоров нет во всем Советском Союзе. У нас самые красивые женщины и самые прекрасные танцоры - ни в - одной республике таких нет". Неожиданно раздался другой женский возмущенный голос: "Ничего подобного, все лучшие танцоры у нас в Киеве". - "Ерунда, - оборвал ее мужчина, молчавший все это время, - вы уж извините, но лучше вам приехать в Центральную Россию, неподалеку от Ленинграда, - какое точно место он назвал, не припомню, - наши плясуньи - вот это красотки! Наши пляски на празднике урожая - ни в сказке сказать, ни пером описать. Я с удовольствием отвез бы вас туда. Непременно приезжайте к нам, если хотите увидеть лучших танцоров - лучших, что бы вам там ни говорили". И тут они затеяли между собой горячий спор. Они спорили и спорили, а тем временем мы пролетели чуть ли не через весь Советский Союз...

Мне довелось познакомиться с Корнеем Чуковским. Он был уже в преклонных годах. Почему я так стремился встретиться с ним? Потому что он был хорошо знаком с Горьким, а Горький - человек и писатель, которого я люблю больше всего. Он величайший художник. Еще Чехов. И вот, когда я приехал к Чуковскому, мне навстречу поднялся со стула высокий, статный мужчина. Он приветливо кивнул моей дочери - ей было восемнадцать лет, и она очень стеснялась и робела, это было ее первое далекое путешествие. Чуковский хотел помочь ей освоиться, и он сказал: "Пошли погуляем по лесу". И он пошел с ней гулять. А когда они вернулись, оживленно беседуя, моя дочь чувствовала себя уже совсем иначе. Чуковский дал мне посмотреть письма Максима Горького, а потом показал здание рядом со своей дачей - детскую библиотеку, свое детище.

В мой последний приезд в Советский Союз меня с дочерью возили к Самуилу Маршаку - самому чудесному человеку из всех писателей, которых я встречал. Он написал прелестную историю своего детства. В самом деле, совершенно прелестную. И я очень стремился повидаться с ним, побывать у него. Он был тогда уже глубоким стариком. Его стол был завален бумагами и книгами. Полки тоже ломились от книг. И он обнял меня обеими руками, прижал к себе крепко-крепко и долго не отпускал. И сказал: "Знаете, мы с вами как дети". А я ответил: "Вы написали прекрасную книгу о своем детстве". "У меня не было намерения написать книгу о своем детстве, я старался написать о том, ч_т_о т_а_к_о_е д_е_т_с_т_в_о", - услышал я в ответ. И я сказал: "Именно это вы и сделали. Вы рассказали, что такое детство. Это было и моим детством". Несколько дней спустя он умер. Но пока он был тут и рассказывал о своей жизни и о том, что перенес в молодости, я понял, какой же это замечательный человек. Моей дочери он подарил свою книгу с автографом.

Ах, какая же это книга! Маршак так умел понимать детей потому, что говорил с ними "на равных", а не снисходительно и при этом находил слова, хотя и понятные им и тем не менее такие, какими взрослый говорит со взрослыми. Еще он сказал мне: "Почему бы вам не написать волшебную сказку, у вас должно хорошо получиться".

Голос рассказчика, голос доброго сказочника, завораживал, в особенности всякий раз, когда речь заходила о детях или о детской литературе, занимающей столь важное место в его творчестве. Ведь все, что написано им о детях и для детей, - свидетельство великолепного дара художника проникать в душу ребенка. Только человек, безгранично любящий детвору, мог создать такие точные портреты своих юных друзей, в том числе аборигенов. Причем диалог, к которому писатель так активно прибегает, служит самораскрытию сложного детского характера - словно бы и нет здесь вмешательства автора.

- И вот, когда я вернулся в Австралию, я написал историю под названием "Шепот на ветру". Как все-таки жаль, что ее полностью не перевели в Советском Союзе. Я так любил свою сказку, что нередко читал ее детям или рассказывал о ней. Это волшебная сказка о любви, о том, что взаимная любовь помогает сносить удары судьбы и служит великим жизненным стимулом. А еще это история мальчика Питера, который ищет красивую принцессу, какую ищет каждый мальчик. И когда мой герой нашел свою принцессу, она оказалась пленницей жестокого короля и злой королевы, которые заточили ее под самой крышей огромного замка, лишив свободы до тех пор, пока она не выдержит трудные экзамены. Моя сказка учила, что надо хорошо вести себя и трудиться. Ведь дети, читая книги, извлекают из них уроки.

Многие австралийские дети прочли эту сказку, несмотря на то, что ее не включали в школьный рекомендательный список; и они писали мне письма. Школьники буквально засыпали меня письмами, и я отвечал им.

Эта волшебная сказка необычна тем, что я старался сочетать в ней австралийский фольклор с европейским - здесь действуют ведьмы и великаны, кенгуру и эму. И как всякая сказка, она кончается торжеством добра. В жизни, однако, далеко не всегда добро так легко побеждает зло и победа над злом дается ценой больших страданий. Об этом я недавно написал в своем антивоенном рассказе "Водолаз".

Разумеется, не эта грустная нота определила ощущение от беседы с австралийским писателем. Главной была радость встречи с необыкновенным человеком, обладающим подлинным душевным богатством и даром мудрой простоты.