Франк Геллер - Тысяча вторая ночь

Звезды ответили: «Поднявший меч от меча погибнет, громоздящий золото будет раздавлен золотом; но глядящий на звезды глядит на истинное величие. Коврик твой и тебе послужит». Наутро я разыскал дервиша и сказал ему:

— О дервиш, я Акбар, сын ткачихи ковров, брат Али и Гассана. Звезды открыли мне правду о коврике: он мой! Отдай мне его.

Дервиш сказал:

— Послушай, Акбар, что я расскажу тебе.

Третий рассказ дервиша

Однажды вечером собаки обиделись и сказали:

— Мы правдолюбивы, к людям привязаны искренне, а в награду, от Испагани до Каира, получаем одни пинки. Зато врагам нашим, кошкам, большой почет. Пошлем гонцов-жалобщиков к царю Соломону.

Так и сделали. Гонцы пришли к царю Соломону и сказали:

— О пророк Божий, отчего люди обижают нас, собак, от Каира до Испагани, а к врагам нашим, кошкам, ласковы?

Пророк Божий сказал:

— Скажите мне: вы искренне привязаны к господам вашим, Адамовым детям?

Они сказали:

— Да, во всякое время!

Пророк Божий сказал:

— А кошки?

Они сказали:

— Нет, кошки лживы, как женщины!

Пророк Божий сказал:

— Ну вот в этом-то и причина, что вас угощают пинками: кошки лживы, потому-то люди их высоко ценят; вы искренне преданы, и вами пренебрегают. Людская благосклонность приобретается и теряется обманом, а не правдой.

— Ну вот, Акбар, — сказал дервиш, — я рассказал тебе это для наглядности: как с людской благосклонностью, так обстоит дело с ковриком и с могуществом его. Хитростью, а не силой, воровством, а не покупкой, обманом, а не правдой — так переходит он из рук в руки. Так было, так будет. Иди с миром, сын мой!

— Но я, — сказал слепой нищий Акбар, — был упрям и надоедал дервишу, пока он не отдал мне ковра.

Взял я ковер и пошел с ним. Братья Али и Гассан закидали меня бурными просьбами, умоляя подумать о них и вернуть, по крайней мере, одному — ноги, другому — руки. Они говорили: «Будем владеть ковром сообща! Вспомни, что говорила мать: если не будете единодушны, о Акбар, Али и Гассан, все пойдет у вас криво!» Я ответил им торопливо. Меня раздражало, что они так неумело использовали коврик, когда он был в их распоряжении, и что у них такие низменные желания. Я дождался ночи, разостлал ковер и сказал его джинну:

— О джинн, покажись! Я — законный владетель ковра и приготовил свое желание!

Тотчас же в воздухе послышалось жужжание и показался джинн. С виду он был таков, что я затрясся всем телом. Джинн зарычал:

— Смертный, поведай мне свое желание, и я его исполню! Все, чего от меня пожелают, я исполняю!

Я сказал:

— Помоги мне вычитать всю мудрость по звездам.

Джинн ответил:

— Этого я не могу. Но могу тебе показать все звезды сразу, а ты уж сам по ним читай!

— Сделай это, — сказал я.

В то же мгновение в глаза мне ударил невыносимый блеск, и я увидел все звезды и все дремлющие в них истины; но это море света было мне так же нестерпимо, как неверному созерцание Божьего лика. И меня окутала ночь — я ослеп. Я слышал злорадный смех джинна, исчезавшего с ковриком:

— Ты думал, что владеть тебе ковриком и вычитать в звездах правду Вселенной. Но к коврику этому не подступиться правдой, а лишь обманом. Так было, так будет. Все, чего пожелают, я исполняю!

Халиф Харуналь-Рашид, выслушав рассказ всех трех братьев, велел дать цехин слепому нищему Акбару и отпустил всех троих. На этом, о солнце оазиса, — сказала Баширу Амина, — кончается повесть о трех нищих и кандахарском коврике.

Башир посмотрел на француза и сказал:

— А ну-ка, еще раз! Что сказал марабу в Айн-Грасефии твоему другу, пожелавшему купить ковер?

— Воровством, а не покупкой, хитростью, а не силой, обманом, а не правдой — так переходит он из рук в руки, — сказал француз.

— А коврик был белый, красный и желтый и очень потертый?

— Да.

— И твой друг его купил?

— Да.

— Можешь еще рассказать о коврике?

— Как же, как же, могу! Друг мой его купил, и потом, не знаю, как это вышло, но коврик исчез.

— Исчез? — спросил Башир.

— Он исчез каким-то странным образом, ночью, в окно. Друг мой пил пальмовую водку. Он утверждал, что коврик отделился от скамьи и сам уплыл в окно.

— И больше его не видели?

— Нет… То есть да! Вчера я видел предсказателя. Он сидел с ковриком на улице в Тозере. Я спросил, откуда у него коврик.

Башир обмахнулся веером:

— Ты просто отобрал у него коврик? А где он сейчас?

— У меня в комнате, в отеле.

— В отеле? В твоей комнате?

Движение веера замедлилось:

— А что ты за него хочешь?

Француз взглянул на него недоверчиво. Молниеносно он принял решение:

— Чего я хочу? Свободы для меня и моего друга — ни более ни менее.

Веер неистовствовал. Несколько раз Башир был близок к тому, чтоб разразиться презрительным смехом; несколько раз он сдерживался, и все возбуждение его передавалось вееру. Неужели он согласится на бессмысленное предложение француза? Я содрогался при этой мысли: ведь если европейцы освободятся, мне и Амине несдобровать. Но напрасно я волновался. Конечно, Башир не пойдет на нелепое предложение. Очень нужен ему коврик, о котором говорит француз! Да разве он откажется так легко от мести толстому англичанину? Нет, это невозможно. На этих мыслях я успокоился. Башир заговорил:

— Предложение твое бессмысленно. Друг твой ворвался на женскую половину моего дома. Он заслуживает смерти. Преступление его нельзя искупить и золотом, а тем более старым, потертым ковриком.

— Но об этом коврике, — сказал француз, — марабу из Айн-Грасефии и мадам (он поклонился Амине) рассказывали необыкновенно интересные вещи.

Башир обмахнулся веером:

— Ты не понял этих рассказов.

— В самом деле? — сказал француз. — Тогда оставим этот разговор.

Я вздохнул облегченно. Француз скрестил руки на груди. Веер Башира порхал быстрее птицы.

— Даю тебе за коврик сто франков, — сказал Башир.

Француз любезно улыбнулся:

— Не посоветуешь ли мне, как истратить эти деньги в твоем доме?

— Кроме того, — медленно прибавил Башир, — я мог бы, пожалуй, дать тебе свободу.

— Мы с моим другом, — сказал француз, — один человек! Трудно сказать, глядя на моего друга, что он нуждается в дополнении, однако мы — сиамские близнецы.

Веер Башира реял быстрее ласточки.

— Ты предъявляешь смешное, нелепое требование, — закричал он. Положим, я соглашусь и получу коврик: но разве он станет тогда моим? Ты помнишь, что говорили Амина и твой марабу из Айн-Грасефии? «Воровством, а не покупкой».

Француз пожал плечами.

— Если ты так думаешь, — сказал он, -советую тебе отказаться от сделки. Это моя прямая обязанность.

— И откажусь, — закричал Башир, и быстро замелькавший веер скрыл его лицо.

Внезапно веер с треском захлопнулся, сник, как подстреленная птица, и замер в руке Башира.