Константин Федин - Санаторий Арктур

— Вы уже кончаете, фрейлейн доктор?

— Да, скоро.

— Что-нибудь новое?

— У майора бациллы.

— Разве это ново?

— Два раза не было.

— Случайность.

Он взглянул на штатив со стеклянными трубками, наполненными кровью.

— Чья?

— Левшина.

— Ну, как?

— Хорошо.

— Я всегда говорил: Штум — счастливец, ему ворожит бабушка. Помните, что он сказал, когда первый раз посмотрел этого Левшина? Он сказал: от Давоса все еще ждут чудес — присылают такие случаи. Я тогда подумал: это ты хитришь, — если чуда не будет, ты скажешь, что, мол, сразу понял, что случай безнадежный. Но смотрите, как ему повезло даже с безнадежным случаем.

Клебе нагнулся над микроскопом, лицо его сморщилось, он небрежно повертел зубчатку.

— Отвратительный окуляр, — вздохнул он, разгибаясь. — Как только кончится мизера, я выкуплю наш большой микроскоп, и вы, фрейлейн доктор, можете тогда поставить эту старую дудку на шкаф. Мне кажется, острый момент прошел, скоро у нас будут пациенты.

Он помолчал.

— Уже сегодня к нам поступила молодая особа… Ах, вы не знаете? Как же! Очень, о-очень милая молодая особа, и, кажется, тяжелый случай. Насколько я понимаю — весьма обеспечена, да. Она спустится к обеду. Я прошу вас навестить ее, как только вы освободитесь. Ей будет чрезвычайно полезно ваше участие. Очень славная особа!

Клебе озабоченно побежал в нижний этаж. В холле он встретил почтальона. Среди писем пациентам вспыхнул огненно-желтый конверт, адресованный Арктуру. Доктор Клебе с нетерпением вспорол его ногтем. Писала старуха венгерка — давнишняя богатая пациентка Арктура, капризная, сварливая, рассорившаяся с Клебе по прихоти. Ей снова понадобился курс горного лечения, она готова была забыть ссору, снисходительно звала к тому же доктора и объявляла свой приезд па ближайшие дни.

Проглотив письмо одним духом, Клебе выхватил из жилета перо и, отвинчивая наконечник, бросился в контору.

В дверях топтался майор. Он был в полной амуниции осторожного больного: в темных очках, в шарфе, в высоких шерстяных ботиках на застежках, с палкой. Обдумывая и рассчитывая движения, он отряхивался от снега и обрывисто, с присвистом дышал.

— Что хорошего, господин майор? У вас сегодня отличный вид.

— Что у вас, господин доктор?

— Много работы. К нам приехала новая пациентка, молодая особа.

— Молодая особа?

— О-очень приятная молодая особа. И потом, вы, наверно, знакомы с госпожой Риваш? Известная миллионерша! О, она долго жила у меня и необычайно привязана к Арктуру. Она опять приезжает, я тороплюсь ей ответить.

Он взмахнул огненно-желтым конвертом и с размаху открыл дверь конторы. Ему удалось набросать только вступительные строки письма: «Глубокоуважаемая госпожа Риваш! Могу ли я помнить какие-либо недоразумения перед лицом почетного долга сберечь Ваше здоровье! Лучшая южная комната Арктура уже с сегодняшнего числа ожидает Вашего приезда…» — как вдруг Клебе расслышал позади себя стук, фырканье, завывание мотора. Обернувшись к окну, он увидел, что в садик Арктура въехал крошечный двухместный автомобиль, из которого по очереди, сгибая под острым углом колени, вылезли мужчина с женщиной. Клебе тотчас понял: англичане — и бросил писать.

Здороваясь и совершенно не интересуясь, понимает ли его доктор Клебе, смуглый, с седыми висками, темноглазый человек говорил по-английски:

— В данный момент нельзя получить комнату в английском санатории. Мне понравилось местоположение вашего дома. Есть ли у вас хорошая комната? Покажите. Где я могу ставить авто — в вашем гараже? Верно ли, что наверху уже запрещена на зиму автомобильная езда?

Доктор Клебе ответил на все без промедления и утвердительно. Втроем они поднялись наверх. Выбрав комнату, англичанин обратился за санкцией к своей даме, и она сказала:

— Примиримся.

Они решили поселиться вечером и тотчас уехали, надымив и нашумев неподатливым мотором.

Доктор Клебе сел за стол, но писать не мог. Дым ширился перед глазами, шум переполнял голову. Начиналась явно другая, давно жданная и, наверно, красивая жизнь. Арктур будет полностью занят пациентами. Долги будут уплачены, администрация — снята. Клебе приобретет авто новейшей модели, вновь свободно поедет по Европе, из города в город, будет слушать музыку, встречаться с женщинами, покупать книги. В Арктуре он обновит оборудование, поднимет цены, увеличит персонал, возьмется: за научную работу: ведь накоплен большой материал по пережиганию плевральных спаек — в этом деле с Клебе может поспорить только доктор Штум. Потом он примется за музыку: пригласит педагога, будет сидеть за роялем каждый вечер по два часа.

Доктор Клебе завинтил наконечник пера и выбежал из конторы. Больные уже собирались в холле, ожидая приглашения к обеду.

Карл, с засученными выше локтей рукавами, в зеленом фартуке бильярдного сукна, широко маршировал на кухню. Клебе остановил его:

— Прошу вас, Карл, не показываться пациентам без униформы.

— Понимаю, господин доктор. Я смазываю подъемник, — ответил Карл, выпячивая почерневшие от масла руки.

— Все равно. Вы служите в первоклассном санатории.

— Понимаю, господин доктор, — повторил Карл, сияя улыбкой, как будто выслушал не внушение, а похвалу.

Широкие, быстрые шаги, курчавость, зеленые глаза, горевшие подобно пуговицам его униформы, румянец и эта неутомимая сияющая улыбка составляли существо, называвшееся Карлом. Именно улыбка, ничем не истребимая приветливость нервировала Клебе в тяжелые минуты. Но если дела поправлялись, Каря был очень уместен. Клебе с удовольствием посмотрел ему в здоровую ровную спину и сам расправил плечи.

— Фрейлейн доктор, — сказал он значительно. — Я советую вам распределить занятия в лаборатории более строго. Для крови надо выделить один день в неделю, скажем — вторник. Реакция осаждения и формула. Среда — мокрота. Четверг — все остальные анализы. Затем: понедельник и пятница — количественное измерение мокроты. Суббота — общий осмотр, взвешивание пациентов. Тогда на каждый день остаются только инъекции. За мною рентген, и я возьму на себя спринцевание горла. Иначе вы не справитесь.

— Но ведь до сего дня я справлялась, господин доктор?

— Ожидается большой наплыв пациентов, — проговорил Клебе, и от него дунуло свежестью. — Я прошу вас привести сюда фрейлейн Кречмар.

Больные Арктура стояли кучкой, когда в холле появилась новая пациентка. Доктор Клебе представил ее довольно торжественно. Минута прошла в молчании. В Ингу всматривались, она не знала, что сказать. Неужели это больные, подумала она. У некоторых была завидная внешность: обветренные лица, с давнишним загаром. Майор напомнил ей какого-то борца. Но тут же она нашла в нем, да и во всех других, что-то надломленное, чего в ней самой не было, нет, не могло быть никогда! Ей сделалось жарко, и она хотела уйти, потому что молчание разглядывавших ее новых знакомых было неделикатно, но один из них, невысокий, изящный, с красным лицом, наконец спросил: